другом ~ в воспитании. Меня приучили трудиться. И я чувствовал, что утопить свои переживания могу не в водке, а только в труде, в опасностях.
Будучи заместителем командира полка, Рохлин приказал собрать самых безнадежных солдат: пьяниц, дебоширов и прочих. И стал с ними строить горный учебный центр. Сам таскал камни, стучал кувалдой, работал лопатой. Но при этом не пропускал ни одной более-менее трудной и опасной операции.
- Я считаю, - говорит он, - что дальнейшая моя служба была успешной только потому, что с меня была сбита спесь карьеризма. В хорошем смысле карьеризм, конечно, остался. Но с тех пор всякое дело я делал исходя из интересов дела, а не из соображений карьеры...
Генерал-майор Александр Ляховский в своей книге 'Трагедия и доблесть Афгана' утверждает:
'Лев Яковлевич Рохлин -... человек необычной судьбы... Он, пожалуй, единственный командир полка, которого после снятия с должности в Афганистане спустя несколько месяцев назначили вновь. Представляли к званию Героя Советского Союза, но не присвоили...'
'В январе 1984 года, - пишет Ляховский, - командир 191-го омсп был отдан под суд из-за того, что он, бросив подчиненных на погибель, один сбежал на вертолете с окруженного мятежниками командного пункта полка. Рохлин вновь стал командиром полка'.
- Я в то время действовал на другом направлении с батальоном полка, - рассказывает Рохлин. - Когда поступила информация о ситуации, в которую попал командный пункт, мы бросились на выручку. Но опоздали. На месте мы обнаружили только трупы. И лишь один сержант еще мог говорить. Он постоянно повторял, что командир их бросил... Сначала мы не могли понять. А потом выяснилось, что командир, бросив оружие и даже сняв с себя планшет с картами и документами, запрыгнул в вертолет и улетел...
Два месяца спустя Рохлина назначили командиром полка.
В своем представлении командующий войсками Туркестанского военного округа генерал армии Юрий Максимов написал:
'Смелый, волевой, подготовленный офицер, обладающий достаточным боевым опытом. Правильно сделал выводы и устранил ранее имевшиеся недостатки в руководстве подчиненными, завоевав большой авторитет среди личного состава полка. Достоин назначения на должность командира 191 омсп'.
- Еще до этого случая, - вспоминает Рохлин, - когда я оставался временно исполняющим обязанности командира полка, генерал Сергеев, начальник штаба 40-й армии, провел со мной Ургунскую операцию. Сергеев доложил ее итоги маршалу Соколову. Свидетель этого доклада потом рассказал мне, что Соколов в заключение спросил: 'Какие есть вопросы ко мне?' Сергеев говорит: 'Вопрос только один - восстановление подполковника Рохлина в должности командира полка...'
- Я должен отдать дань уважения Соколову, - продолжает Рохлин. - Когда он увидел, что я не сломался, то сумел оценить это, несмотря на то, что я довольно резко ответил ему...
Тот факт, что, будучи снятым с должности и назначенным с понижением, Рохлин был награжден двумя орденами 'Красного Знамени' - афганским и советским, а также ходатайства командования армии, похоже, убедили Соколова в том, что строптивый подполковник стоит того, чтобы забыть его резкий выпад и намек на его, маршала, вину.
Не каждый маршал способен на такое.
Сергей Леонидович Соколов не возражал против назначения Рохлина на должность командира полка.
Много лет спустя, когда Рохлин станет депутатом Государственной Думы и в средствах массовой информации начнут муссировать вопрос о его снятии с должности командира полка в Афганистане, пытаясь тем самым бросить тень на боевую биографию генерала, бывший командующий 40-й армией, Герой Советского Союза генерал-полковник Борис Громов напишет Рохлину письмо:
'Факт Вашего снятия с должности командира 860 омсп и последующее назначение командиром 191 омсп, как ни странно, скорее говорят в Вашу пользу, так как в то время ошибки руководством признавались редко и болезненно.
Дальнейшее назначение командиром полка в Газни, который находился на отдельном оперативном направлении, говорит о том, что министр обороны более тщательно разобрался в сложившейся тогда ситуации и признал свою ошибку, восстановив Вас в должности. Для любого военного человека это истина, которую никто даже не собирается оспаривать...
Хочу подтвердить, что все люди, с которыми я встречался и которые знали Вас, отзывались о Вашей деятельности в Афганистане только положительно'.
Генерал армии Валентин Варенников по этому же поводу написал:
'Мне приходится только сожалеть, что некоторые газеты опираются в оценке военачальников на лиц, которые совершенно не имеют никакого представления о боевых действиях в Афганистане... Я могу только подтвердить Ваши незаурядные способности как командира полка... 860-й отдельный мотострелковый полк - это особый полк, и не каждый мог им командовать. Он стоял на отдельном операционном направлении, и Вы со своими задачами справлялись успешно. Необоснованные выводы, сделанные министром обороны СССР Д. Устиновым, вскоре были поправлены, как ошибочные.
И Вы были назначены на отдельный 191-и полк...'
191-й отдельный мотострелковый полк в Афганистане был самой крупной в 40-й армии частью такого рода.
Он мог выставить три полнокровных мотострелковых батальона, артиллерийский дивизион и танковый батальон без одной роты. Полк имел свою медицинскую роту с полным комплектом врачей всех необходимых специальностей. Кроме того, в полку была батарея 'град', и ему придавалась эскадрилья вертолетов - 24 машины.
В роте подвоза материальных средств один только взвод подвоза ГСМ под командованием всего лишь прапорщика имел 60 бензовозов.
Вся организация полка была рассчитана на его полную самостоятельность.
Общая численность личного состава достигала трех тысяч человек. Но после случая с побегом с поля боя командира полка часть была выведена из боев и объявлена небоеспособной.
Рохлину потребовалось много сил, чтобы восстановить боеспособность полка. И вскоре полк проявил себя. Во время сложнейшей операции в Пандшере им было окружено и уничтожено практически все руководство группировки Ахмад Шаха Масуда.
Полк действовал напористо, смело, опрокидывая все расчеты душманов. Наученный горьким опытом, Рохлин уже не доверял афганским правительственным частям.
Подполковник Мирзахан, начальник Хада (служба безопасности) провинции, в последующем генерал-лейтенант афганской армии, говорит, что Рохлин не верил ни одному его слову...
- А как можно было верить? - спрашивает Рохлин. - Однажды Мирзахан приходит ко мне и показывает на карте: 'Здесь действует банда, это она делает то-то и то-то... Давай готовить операцию'. Отвечаю: 'Давай'.
На кабульской трассе поздно ночью из колонны, доставлявшей материальные средства в полк, ушла группа разведчиков во главе с командиром разведроты старшим лейтенантом Лукьянчиковым3.
В это время начался сильный ливень. Это даже ливнем нельзя было назвать, потому что вода с небес лилась не струями, а сплошным потоком.
Разведчики должны были перейти горы, форсировать горную реку и на ее обратном берегу организовать засаду на банду.
- В условиях разразившейся стихии эта задача казалась невыполнимой, - говорит Рохлин. - Связь с разведчиками пропала. Я не сплю, нервы на взводе... А утром, когда погода улучшилась, разведчики вышли на связь и доложили, что задача выполнена, банда уничтожена.
Рохлин бросил в тот район бронегруппу и вертолеты. Разведчики вернулись в полк.
- А через некоторое время, - продолжает он, - Мирзахан мне говорит, что в результате операции погиб его единственный родной дядя... Что делал дядя начальника Хада провинции в банде? По традиции Мирзахану надо было откупаться. И мы помогли ему, дав целую машину продовольствия.
В другой раз, когда Мирзахан принес новую информацию, Рохлин предложил ему сесть на вертолет и
