Но подписи моей он не отметит:забыто все. И, Муза, не беда.Давай блуждать, давай глазеть, как дети,на проносящиеся поезда,на всякий блеск, на всякое движенье,предоставляя выспренним глупцамбранить наш век, пенять на сновиденье,единый раз дарованное нам.
1926
СиреньНочь в саду, послушная волненью,нарастающему в тишине,потянулась, дрогнула сиренью,серой и пушистой при луне.Смешанная с жимолостью темной,всколыхнулась молодость моя.И скользнула, при луне огромной,белизной решетчатом скамья.И опять на листья без дыханьяпали грозди смутной чередой.Безымянное воспоминанье,не засни, откройся мне, постой.Но едва пришедшая в движеньеночь моя, туманна и светла,как в стеклянной двери отраженье,повернулась плавно и ушла.
1928 г.
Паломник
Ю. И. Айхенвальду
Хозяин звезд, и ветра зычного,и вьющихся порог,бог-виноградарь, бог коричневый,смеющийся мой бог,позволь зарю в стакан мой выдавить,чтобы небесный хмельпонес, умчал меня за тридевятьсинеющих земель.Я возвращусь в усадьбу отчуюсредь клеверных палей;дом обойду, зерном попотчуюзнакомых голубей.Дни медленные, деревенские…Ложится жаркий светна скатерть и под стулья венскиерешеткой на паркет.Там в доме с радужной верандою,с березой у дверей,в халате старом проваландаюостаток жизни сей.Но часто, ночью, гул бессонницынахлынет на постель,тряхнет, замрет и снова тронется,как поезд сквозь метель.И я тогда услышу: вспомни-карыдающий вагони счастье странного паломника,чья Мекка там, где он.Он рад бывал, скитаясь по миру,озерам под луной.вокзалам громовым и номерув гостинице ночной.О, как потянет вдруг на яркуючужбину, в дальний путь,как тяжело к окну прошаркаю,как захочу вернутьвсе то дрожащее, весеннее,что плакало во мне,и — всякой яви совершеннее —