Преподаватель симметрии. Роман-эхо

La belle lettre — прекрасное слово (фр.) (Прим. пер.).

31

Типичный случай переперевода… По-английски имя Рис (Rhys) не имеет никаких ассоциаций подобного рода (Прим. пер.).

32

При переводе использованы стихи Инги Кузнецовой (Прим. пер.).

33

Здесь переводчик порезвился в непереводимых английских аллитерациях: там sunny рифмовалось с funny, аI (Ай) — с bansai (банзай).

34

Здесь переводчику тоже пришлось перейти на личный, отечественный опыт.

35

„Что пардон, то пардон“, как говаривал Зощенко: редакция 2008 года (Прим. пер.).

36

Переводчику больше других понравилось именно это стихотворение, и он изо всех сил пробовал его перевести. Получалось втрое длиннее, не говоря о поэзии.

Был ветер, и птицы.
Дети в куртках цвели.
И вчерашние лицы
Нас узнать не могли.
Оставалось немного
От тебя и меня,
И вставала дорога
Из вчерашнего дня.
Оставался бы чтобы
Ослепительный вкус,
Выпей всё и испробуй,
Как ты полон и пуст.

Перевод этот, однако, способствует датировке именно этого места работы над переводом, а именно 28 января 1997 года. В Принстоне меня застало известие о смерти поэта Владимира Соколова (откуда и взялись эти его „лицы“). Жертва вкуса, он всю жизнь дописывал поэму под нелегким для русского названием „Сюжет“. Не дописал. Сюжет его сошелся в точку на совпадении: это был день годовщины смерти Иосифа Бродского.

О это 28 января! Пушкин, Достоевский, Блок (отсчитывает свои „Двенадцать“)… в неплохую обойму эти двое вошли! Что это? Звезды или „насмешка неба над землей“?

Эта сноска выводит меня синхронно на иной мемуар, важный для установления и другой датировки, связанной с самым началом работы над всем этим „переводом“, с пробой пера.

„Дух праздности унылой…“ — русский человек всегда норовит начать с того, что полегче. Я и начал со стихов.

От своего имени я еще писать их не рисковал, а вот от имени героя… тем более если это „перевод с иностранного“… „Четверг“ вроде годится. Набрасываю по инерции „Смерть невесты“. Тут-то, на Невском, и попадается мне Иосиф (значит, он еще не уехал навеки). Зная, что он подрабатывал переводом и прославился „Большой элегией Джону Донну“, я излагаю ему свой проект, прошу профессиональной консультации. Почему бы и нет? — и мы подымаемся ко мне на чашку кофе. Я ему объясняю, что мои подстрочники как раз из чашек-то и сочиняются. Он просматривает „Смерть невесты“, хвалит последнюю строчку „Господи! Как быстро…“.

— Нет, это еще не совсем то, — заключает он, — вот, кстати, у меня на ту же тему… — И жестом фокусника выдергивает из нагрудного кармашка вчетверо сложенный небрежный листок — Вчера написал. Ты знал Бобо? Нет? Странно. Так вот, она умерла.

И своим рыжим голосом он прочитал „Бобо мертва, но шапки не долой…“. Щегольство его оказалось оправданным: стихи понравились не только мне и Инге, но и ему самому.

— Убедил, — только и мог сказать я ему.

Не знаю, было ли это первым исполнением. В следующий раз я напился уже у него дома, на его проводах (10.2.2008) (Прим. пер.).

37

Pussy — котенок и „лоно“. Как в филологии называется, когда словарное слово и сленговое оказываются омонимами? (англ.) (Прим. пер.)

38

Тот же пардон(Прим. пер.).