Тепло еще вернется в твой дом (Сборник стихов)

паутины
что связала книжки
тертые с журналом
овуляций.
Грация
у стола пустого стула
да еще добавить гула
из окна: «Ты одна»…
ТЫ ОДНА! Не бойся мула
опустившего рога
что обхватывают столько
беспробУдущной тоски с
соло в белом
музыканта
завораживает в плен
блюз
за стеною…прочь Соседа!
Мучать мула, что пришел
для подрагиванья вен на боках
в ожидании стоять посреди
холодной залы.
Крика мало!
Ты садись к нему на спину
и вели ему
сомкнуть
наполнЕнные печальной
влажью слезною глаза
В ПУТЬ!
Влево-вправо, влево-вправо
мир качуется устало
на загривке мула
шерсть слипается от
влаги лона
стоны
и мохнатые ресницы
столь изящного загиба
так длинны они,
щекотят
воздух
он упрямится, но поздно — резко
открывают глазы мула
звезды
черно-влажные огромны…
— Это сОН был. Спи.

«Ах, матова души твоей поверхность…»

Ах, матова кизды твоей поверхность,
дыхание ее зато глубокое,
вбирающее воздух в смысло-легкие
и воздух на планету выдыхающее
в Мытищи, Строгино и на стекло мое
в котором через отпотевший краешек
видны голов заснеженные крыши
не оначает то, что люди в люди вышли,
и печь не топится.
Колотится она об стих мой в ритме
напуганного сердца пред Набоковым — то
биение об матову поверхность
поп девочек в уроке физкультуры
культуру тела да с разбега, да растящие,
когда все мальчики и кони были маленькие,
а поэтэссы — Чуда в перьях, изваянияя.
Ах, матово моей страны страдания!
Ах в матке есть пробелы от биения
по черным клавишам судьбы плодотворения,
от хищной птицы об стекло, или от мужа
что толстым ужем
вполз
в ботах от гусей, по мерзлым лужам,
нет, лучше это пусть будет — в стужу
вбег
гепардом за, петляя, обреченной
косулей по саванному сафари.
Ах, матова повехность в этой паре!
Они идут любя, два черных ящика!
Днем — убивающие мир и свое тело
чтоб птенцы ели,
а ночью для Души стихи творящие
в постели.

«Я не прощаю, не прощаюсь, я вживусь»…

Еще про март булат не спел катрен
еще звенит зимой при троне шут
и под хомут зажато горло вен
но тут