Симмонс помолчал, стараясь протолкнуть подкативший к горлу жесткий комок.
- Словом... Ты можешь вернуться, если хочешь. Надень пояс и нажми красную кнопку.
Она еще ниже наклонила голову.
- Мне страшно, Эрнст.
- Ты уже говорила. Мне - тоже, но это ровным счетом ничего не меняет. Мосты сожжены, Эльсинора. Не знаю, плохо это или хорошо, но они сожжены!
Он отпустил ее руки и нервно прошелся по комнате. Потом решительно распахнул дверцу шкафа и выволок второй чемодан.
- Решайся! - В одной руке он держал пояса, другой ткнул в направлении времятрона. - Карета подана, мадам Симмонс. Лакеи на запятках, кучер - на козлах. Кони кромсают землю копытами.
Он виновато кашлянул.
- Вы сделали свой выбор, мадам?
Эльсинора улыбнулась сквозь слезы и чмокнула его в щеку.
- Давно бы так, - пробурчал Симмонс. - Куда же в самом деле девать эти чертовы набедренники? Стоп! Кажется, придумал. Подожди-ка меня.
- Опять ждать? - возмутилась Эльсинора.
- Я мигом, - пообещал Симмонс, отпирая входную дверь. Только бы мадам Ляфарб была дома!
Он вернулся через несколько минут, оживленно потирая ладони.
- Как себя чувствует мадам Ляфарб? - поинтересовалась Эльсинора.
- А пес ее знает, - ухмыльнулся он. - Слоняется, наверное, где-нибудь.
- А пояса?
- Я оставил их у нее в комнате вместе с запиской.
- И что же ты ей написал?
- Что мы срочно уезжаем и просим сохранить пояса до нашего возвращения.
- И, конечно же, передал от меня привет? - Эльсинора опять была на коне. Что же до Симмонса, то стремительные смены ее настроений, как всегда, напрочь вышибали его из седла. Впрочем, на этот раз он постарался остаться на высоте.
- Разумеется, передал. И даже приписал кое-что насчет дочерних чувств.
- Ну, это ты зря, - заключила Эльсинора. - Она мне в прабабки годится.
- Не уверен, что она разделит твое мнение.
- Тебе, конечно, виднее. Ты у нас крупный специалист по девяностолетним красавицам, - не удержалась она. Симмонс рассмеялся и, наклонившись над пультом, набрал комбинацию цифр.
Три секунды спустя о чете Симмонсов напоминала лишь початая пачка сигарет 'Честерфилд', забытая на туалетном столике.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Год тигра
Избавление буквально свалилось Зигфриду Дюммелю на голову, когда он, стоя на крыльце собственной гостиницы, с угрюмой безнадежностью раздумывал о том, как от нее избавиться.
Наслушавшись россказней о хивинском Эльдорадо, он, обратив сдуру все свое состояние в звонкую монету, ринулся вместе с потоком купцов, предпринимателей и авантюристов туда, где, если верить слухам, деньги гребли лопатами и у обтянутых зеленым сукном столов наскоро сколоченных казино удачливые игроки за ночь становились миллионерами.
Был герр Дюммель ленив от природы, толст, простодушен, и буквально на второй день после приезда в Ново-Ургенч какой-то интендантишка, не дав опомниться, напоил его до умопомрачения смирновской водкой, которая здесь при сорокаградусной жаре валила с ног куда быстрее, чем в сумрачной прохладной Прибалтике, и за сумасшедшие деньги сплавил ему свою гостиницу, а точнее говоря, бывшее офицерское общежитие.
Восстав ото сна уже в роли владельца и единственного постояльца гостиницы, Зигфрид Дюммель долго не мог сообразить, что к чему, а когда, сообразив, кинулся разыскивать ловкача-интенданта, - того уже и след простыл.
Для тех, кто умел изворачиваться, край этот действительно был золотым Эльдорадо: как грибы после дождя вырастали и множились на глазах бессчетные акционерные общества, компании, торговые дома, банки, казино и питейные заведения. С утра до позднего вечера кипела страстями биржа. Духовой оркестр играл вальсы Штрауса в зале Офицерского собрания.
Взад и вперед сновали пролетки. Господа офицеры в белых кителях и фуражках катали кисейных барышень на лодках по каналу Шахабад, по берегам которого тянулись многочисленные действующие и строящиеся хлопкоочистительные цеха и заводы.
Словом, предприимчивому человеку было где приложить уменье и сметку. Но для этого нужен был капитал, а его-то у Зигфрида Дюммеля, увы, теперь уже не было.
Шел май 1878 года - года тигра по местному летоисчислению. Каждый толковал это по-своему. 'Год тигра, - усмехались в бороды купцы, нагрянувшие со всех концов Российской империи, - обгладывай дочиста!'. 'Год тигра, - попыхивали сигарами заводчики-предприниматели, - выжимай все до последней капли!'. 'Год тигра, - шутили игроки за обтянутыми зеленым сукном столами, - не зевай, не то глотку перегрызут!'
Дехкане в лохматых папахах-чугурмах рассуждали иначе: 'Год тигра, - быть беде', - боязливо перешептывались одни. 'Год тигра - наш год!' - возражали другие. И добавляли многозначительно: 'Тигр еще проснется!' От таких разговорчиков кое у кого холодные мурашки бегали по спине.
Только военные предпочитали отмалчиваться. Год Хивинского похода - 1873 - был годом курицы, однако свежи еще были в памяти бои у переправ через Амударью и под Хазараспом.
Дюммелю год тигра, судя по всему, ничего доброго не сулил. Поскорее бы сплавить кому-то проклятую гостниицу, да унести ноги подобру-поздорову!
За две недели, прошедшие после злополучной сделки, герр Дюммель заметно сдал: сизые щеки обвисли, в окаймленных бесцветными ресницами серых глазах появилось собачье-скорбное выражение и коротенькая глиняная трубка-носогрейка попыхивала далеко не так воинственно, как прежде, а скорее тоскливо.
Потомок рыцарей Ливонского ордена потерянно бродил по единственной улице Ново-Ургенча, заглядывал от нечего делать на биржу, в кабак, не ощущая вкуса, выпивал по привычке несколько кружек прокисшего пива, возвращался в гостиницу и, заперев дверь на ключ, хотя красть в ней было решительно нечего, с горя заваливался спать, изнывая от духоты, мух и москитов.
В этот день он, как обычно, проснулся в шестом часу, сполоснул лицо теплой водой из рукомойника, вытерся полотенцем не первой свежести, сменил рубаху и вышел на крыльцо, лениво позевывая и прикидывая, где ему убить оставшееся до ночи время.
Ничего путного на ум не шло, да и не могло прийти: знакомых - почти никого, казино Дюммель с некоторых пор обходил стороной, о публичном доме и думать не хотелось, - какие уж тут бабы, того и гляди по миру с протянутой рукой пойдешь! а больше в Ново-Ургенче идти ему было попросту некуда.
- Хо-хо-о-о-о! - сладко зажмурившись, протяжно зевнул герр Дюммель, открыл глаза и остолбенел: прямо перед крыльцом на каком-то дурацком коврике стояли мужчина и женщина. Он - поджарый, широкоплечий, с резкими чертами лица и коротко остриженными черными волосами, она - вылитая курляндская баронесса, белолицая, золотоволосая. Позади незнакомцев медленно оседало белесое облачко пыли. Герр Дюммель мог поклясться всеми святыми, что еще минуту назад на улице не было ни души.
Мужчина наклонился к стоявшему у ног чемодану, отсоединил какие-то провода и захлопнул крышку.
'Кто бы это мог быть? - медленно шевеля мозга* ми, соображал Дюммель. - Одеты, как иностранцы'.
- Добрый вечер! - произнес он неуверенным, сиплым от удивления голосом. - Гутен абенд.
Мужчина бросил на Дюммеля насмешливый (как тому показалось) взгляд и тронул женщину за руку. Женщина вздрогнула, поспешно шагнула с коврика. Мужчина аккуратно стряхнул с него пыль, сунул под мышку и произнес, наконец, на плохом немецком (у Дюммеля от души отлегло) языке:
- Добрый вечер, сударь. Помогите, пожалуйста, внести чемодан.
