Все было ясно, просто. Настолько просто, что Бершадский даже поразился, как ему самому все это раньше не пришло в голову. Грандиозное предложение. Миллионы! А главное, время! Время!
— Законно! — Этим словечком, пришедшим вдруг из школьного лексикона, инженер выразил предел восхищения и удивления.
— Макароныча опять к телефону.
— Марк Аронович! Ну что же, опять не слышите! — крикнула девушка с флажком.
— Всех к чертям собачьим! — откликнулся инженер, сложив руки рупором. — Я вас слушаю, слушаю. — Стоя возле бородача, он с нетерпением переступал с ноги на ногу.
— Все. Разберетесь по схеме, — ответил тот и, передав тетрадный листочек, стал неторопливо засовывать расчлененные удочки в брезентовый чехол. Потом достал из воды тяжелый кукан рыбы, протянул Бершадскому: — Нате, это для знакомства.
Приняв тяжелую, сверкающую и еще трепе-щущую рыбу, Бершадский свободной рукой хлопал себя по тем местам, где полагалось быть карманам.
— Рыба, это чудесно… После каши-блондинки, которой нас потчуют в столовой… Но у меня, кажется… нет с собой денег.
— Ничего, потерплю… За вами пятачок.
— Марк Аронович, «к чертям собачьим» не выходит, это начальство, это товарищ Надточиев. Он сердится.
— Извините, пожалуйста. Я сейчас, одну минуточку. — И с чертежиком в одной руке и с рыбой в другой Бершадский, прыгая с камня на камень, ловко маневрируя меж самосвалами, бросился в свою контору. Он влетел в вагончик, схватил трубку и, даже не поприветствовав Надточиева, принялся сбивчиво передавать предложение незнакомца. Он объявил его гениальным.
— Слушайте, Макароныч, это уже художественный свист, — прозвучал из трубки насмешливый голос. — Улавливаю лишь основную мелодию, и то нечетко. Вот что, сын мой. Забирайте вашего гения, и оба ко мне. Есть и еще дела.
Зимняя история не оставила заметных следов на отношениях этих двух людей, и Надточиев, хотя выговор еще и украшал его дело, по-прежнему относился к шумному, восторженному Бершадскому с шутливой симпатией.
Прямо из вагончика, минуя лесенку, Бершадский спрыгнул на землю. От толчка кукан оборвался, и толстые веретенообразные рыбы рассыпались в пыли. Мыс, урчащие самосвалы нечетко вырисовывались в дыму. Но рыбака не было видно. Он как-то незаметно исчез, и ни шоферы, ни караульная с рукоделием, ни девушка с флажком не могли сказать, куда он ушел. Исчез, как появился, странно, неожиданно, как люди появляются и исчезают лишь в снах. И действительно, все походило на сон, хотя рыба корчилась в пыли и эскиз был в руках.
Предложение незнакомца было настолько ясно, что, взглянув на схему, Надточиев смог сразу оценить его значение.
— Остроумно, — сказал он, выбираясь из-за стола на средину кабинета и начиная свое обычное хождение. — Сугубо остроумно, как говорит наш Старик. Нет, Макароныч, это же просто здорово!.. И смотрите, какая твердая рука, как грамотно! Конечно же, гидротехник, и притом опытнейший мостовик. Просто мистика какая-то. Как же это вы его упустили, хоть бы фамилию спросили, что ли?
— Я, видите ли, даже за рыбу с ним не расплатился. Он мне сунул рыбу…
— За пятачок? — воскликнул Надточиев, останавливая свое движение по комнате. — Такой
большой, голубоглазый, весь в бородище?
— Вы его знаете?
— С вас бутылка коньяку и пельмени. Слышите? Их тут в «Индии» какая-то чалдонка здорово сооружает… Это Дюжев, механик из «Красного пахаря»… Водкой от него несло? Ну, конечно, он. Вы помилованы. Считайте, что дешево отделались. — Надточиев опять зашагал по кабинету. — Грамотная рука… Эти чертежные шифры. Откуда?.. Я с ним охотился. Замечательно стреляет, но если с ружьем или удочкой, значит, находится в пике, в запое, а добычу отдает за пятачок тем, кто ему понравится… Ишь, даже векторы вывел. — Надточиев повернул бумажку и с удивлением прочел вслух: — «Мой милый, дорогой лохматый Викусик! Я так…»
Пятнистое лицо Бершадского вспыхнуло, он выхватил листок, бешено разорвал его на мелкие куски и бросил на пол.
— Не стыдно вам читать чужие письма…
— А вам, Макароныч, рвать чужие и очень важные эскизы?
На миг они оба замерли над клочками бумаги. Бершадский бросился на пол, стал собирать.
— Не трудитесь, здесь все ясно и без эскиза. Но милому лохматому Викусику придется провести вечер одному. Разделение труда такое: вы восстанавливаете чертеж, а я разыскиваю Дю-жева. Устраивает? Договорились. А под выходной отправимся в «Индию», Пельмени за вами…
Но разыскать Дюжева оказалось не так-то просто. Связь с Ново-Кряжевом, так называлось молодое село, возникшее совсем недавно на крутом берегу, над рекой Ясной, была временной. Только к ночи дозвонившись до «Красного пахаря», Надточиев попросил к телефону механика.
— Кто его спрашивает-та? — прозвучал в трубке мальчишеский голос.
— Со строительства из Дивноярска. Надточиев спрашивает. — В трубке задышали. Потом Надточиев услышал торопливое: «Пал Василича кличат, что говорить? Ладно».
— Эй, вы, все еще на трубке сидите? Так вот, говорят, товарищ Дюжев в командировке.
— А где? — спросил Надточиев и снова услышал шепот: «Спрашивает, где? Такой настырный».
— Эй, вы, слышите, он в дальней командировке, Дюжев-та, за моторами поехал…
Надточиев понял, бедняга еще не вышел из пике, и поразился, с какой заботой колхозники прячут от посторонних порок своего механика.
Впрочем, идея Дюжева была так ясна, что ее можно было ставить на обсуждение и без присутствия автора. На следующее утро Бершадский и Надточиев знакомили с ней Петина. Тот взял чертеж, старательно выполненный за ночь Бер-шадским, тоже прочел его без объяснений и, как показалось Надточиеву, чему-то поразился.
— Любопытно, очень любопытно, — как бы про себя произнес он. — Сыровато, конечно, но в идее… — И, покосившись в сторону Надточиева, подчеркнуто произнес: — Я всегда говорил, что Марк Аронович — способнейший, растущий инженер. На этот раз, кажется, и вы, Сакко Иванович, с этим согласны?
— Автор не я, — отозвался Бершадский, краснея так, что все его крупнокалиберные веснушки стали вдруг невидимыми. — Я только перечертил чужой эскиз.
— Ах вот как, — бесцветным голосом произнес Петин, но Надточиеву, настороженно следившему за каждым его движением, за его интонацией, почудилось, что он весь внутренне насторожен и старается скрыть это. — Так кто же автор? — спросил Петин подчеркнуто равнодушно.
— Тут один, просто-таки гениальный мужик… — начал с энтузиазмом Бершадский. — . Сидит на дамбе с удочкой…
— Его фамилия — Дюжев, — перебил Надточиев, смотря в упор в черные глаза Петина. Неодолимая ненависть к этому спокойному, непроницаемому человеку подсказывала, что того что-то поразило, взволновало и что это как-то связано с проектом или с его автором. — Его зовут Дюжев, — повторил он и с торжеством увидел, как едва заметно дергается темное веко на спокойном лице собеседника».
— Дюжев? — переспросил Петин. Голос у него был обычный, бесстрастный. — Ну и кто же он, этот, как вы сказали, Дюжев? Что он здесь делает?.,
— Он здешний. Механик в колхозе… Вы понимаете, сидит на дамбе человек с удочками… Вы не поверите, все это за пять минут на моей полевой сумке набросал…
— А как его зовут, этого механика? — быстро спросил Петин, но, точно бы спохватившись, погасшим голосом сам снял этот вопрос: — Впрочем, какое это имеет значение, оставьте это у меня, я подумаю, посоветуюсь с товарищами.
— Да чего тут советоваться! — воскликнул было молодой инженер.
— Дорогой Марк Аронович, я человек совет-ской инженерной школы. Я коммунист, — исполненным терпеливого доброжелательства голосом произнес Петин. — Я ничего ни отклонять, — взгляд в сторону
