Миклош улыбался! Улыбка, даже такая, как у Миклоша, — болезненно-грустная и робкая — все равно воспринималась как кощунство после всего, что только что говорил Джордано.
— Чему вы улыбаетесь? — по-русски, чтобы не понял итальянец, негромко спросил Иван.
— Разве? — Радноти низко опустил голову и зябко передернул плечами.
— Что с вами? — всполошился Джордано. — Сердце?
— Так, пустяки. — Миклош выпрямился. — Мы тут не оченьто октровенничаем между собой, синьор Джордано. И вы, конечно, обратили на это внимание. По-моему, пора внести ясность. Как вы считаете, Иштван?
— То know who is who, — кивнул Иван, — just time.[17]
— Мы с Иштваном попали сюда из двадцатого века.
Итальянец сложил губы трубочкой, чуть слышно присвистнул.
— Впрочем, я примерно так и предполагал.
— Но дело даже не в этом.
— The fact is…[18] — начал Иван.
— Помолчи, — попросил венгр. — Дело в том… Ну вы уже поняли, при каких обстоятельствах попадают на экспресс «Надежда»?
— С порога вечности, — улыбнулся Джордано.
— Вот именно. — Трудно было сказать, чего больше в ответной улыбке Миклоша — юмора или тоски. — Я поэт, синьор Джордано. И, наверное, лучше скажу стихами.
… И подозренья осторожный взор меня казнит; он правильно заметил: поэт, я годен только на костер за то, что правды я свидетель, за то, что знаю: зелен стебелек, бел снег и красен мак, и кровь красна струится, и буду я убит за то, что не жесток, и потому, что сам я не убийца.
Радноти вздохнул и, протянув руку через стол, опустил ладонь на запястье Джордано.
— Вы философ и лучше разбираетесь в этих делах. Но факт остается фактом: через триста с лишним лет после вас ситуация повторилась: костры, виселицы, пытки… Разве что палачи одеты в мундиры, да инквизиция называется по-другому.
— Как? — хрипло спросил Джордано.
— Фашизм.
— Фашизм… — повторил итальянец. — Какое мерзкое слово. Есть в нем что-то змеиное.
«Знал бы ты, где родилась эта змеиная мерзость!» — подумал Иван и вдруг ощутил, как из темных глубин подсознания вздымается неукротимая волна ненависти. «Остановись, — приказал он себе. — При чем тут Джордано? Итальянец? Ну и что из того? В шестнадцатом веке его сожгли инквизиторы. Сегодня — сгноили бы чернорубашечники.»
— Райшом хорш![19] — прозвучало над самым ухом. Иван вздрогнул и оглянулся: меднолице улыбаясь, возле соседнего кресла стоял Казбек. — Опоздал, да?
— Испугал, — поправил Иван.
— Такого испугаешь! — Казбек с уважением оглядел Зарудного.
— Садись, — пускаться в объяснения не было ни малейшего желания. — Сейчас официант подойдет.
Казбек поздоровался со всеми за руку и только потом занял место рядом с итальянцем. Тот рассеянно подвинул к себе тарелку с кашей, думая о чем-то своем, и выражение лица у него было странное: сосредоточенное и растерянное одновременно.
— Синьор Джордано! — решился Иван. Итальянец медленно поднял глаза.
— Можно, я вам тоже стихи прочту?
— Стихи? — удивился Миклош. — Неужели свои?
— Бунинские. Про вас, синьор Джордано. А вы переведете, Миклош, ладно?
— Постараюсь, — кивнул венгр.
Память не подвела. И Миклош постарался на славу. Итальянец долго молчал, глядя в одну точку. Потом все так же молча и крепко пожал руки Ивану и Миклошу. По впалой щеке медленно скатилась слеза.
«Ну вот, — огорченно упрекнул себя Иван. — Хотел человеку приятное сделать, а получилось…»
— Graci[20]… - Джордано переборол волнение и улыбнулся. — Вы оба не представляете себе, как много для меня сделали. Теперь…
— Синьор Джордано, — Иван инстинктивно почувствовал опасность и ринулся наперерез. — Давно хотел вас спросить…
— Да, Джованни? — Ноланец был явно удивлен, но недовольства не выказывал. — Спрашивайте.
— Почему на вас эта одежда? — брякнул Иван первое, что пришло в голову.
— Одежда? — Джордано недоуменно оглядел себя и понимающе усмехнулся. — Видите ли, Джованни, я довольно долго гостил у синьоров церковников. Мой туалет порядком истрепался. А взамен святая инквизиция смогла предложить только рясу, да и то с чужого плеча. Знали бы вы, как долго пришлось ее отстирывать. Впрочем, ничего удивительного тут нет: ослы никогда не отличались чистоплотностью. А ослы в сутанах и рясах тем более. Скажите, Джованни, в ваше время церковь еще существует?
— Да, — кивнул Иван. — Но она отделена от государства.
— Во всем мире? — оживился итальянец.
— Пока только у нас.
— Жаль. — Джордано вздохнул.
— А меня обокрали! — радостно сообщил Казбек.
— Обокрали? — переспросил Миклош. — Что вы имеете в виду?
— Патрон детонита умыкнули. Кусок бикфордова шнура. Коробок с запалами.
— Как умыкнули? — Иван не верил своим ушам. Чего-чего, а краж в экспрессе не наблюдалось. — Когда? Где?
— Шут его знает! — беспечно ухмыльнулся взрывник. — Вечером куртку в шкаф повесил, утром беру — легкая. В карманы сунулся — пусто. Спички и те увели.
— тревожно заколотилось в сознании.
— Да чего тут удивляться, — продолжал Казбек. — Двери без запоров: входи, кому не лень.
— И кому здесь детонит нужен? — в голосе осетина звучали тревога и недоумение. — Не дай бог, еще запалит сдуру.
— Тебе-то какая печаль? — Иван отправил ковбоев на все четыре стороны.
— Мне? — Казбек обвел ресторан взглядом. — Жалко, такая красота пропадет.
— Тебе что — нравится тут?
— Конечно, нравится. Кормят, ухаживают. Пахать не надо. Хочешь — в ресторан иди, хочешь — в кино, хочешь — на пляж… Девочки классные, — Он вдруг игриво подмигнул. «Кому это он? — 3арудный недоуменно оглянулся. Блондинка за соседним столом отчаянно строила глазки. — Понятно».
Им вдруг овладело странное чувство отчужденности. Миклош говорил о чем-то с Джордано. Казбек со вкусом и знанием дела заказывал официанту завтрак. Минуту назад все трое были близки ему, понятны и
