«Молодец, Борька! Хотя какой смысл делать из этого секрет?»
Андрей вздохнул.
— Знаю.
— И давно это началось?
— Полгода назад.
Метревели присвистнул.
— Ну, а причина? Мне, как врачу, вы можете сказать все… Если хотите, конечно.
— Хорошо, Сандро Зурабович. Я вам расскажу все. — Андрей огляделся и, увидев ярко раскрашенную скамейку, пригласил: — Давайте присядем.
И он рассказал Метревели про ту страшную февральскую ночь, несвязно, перескакивая с одного на другое, волнуясь и снова переживая ужас беспомощности и отчаянья, и вновь слышал леденящий душу нечеловеческим спокойствием голос Галины, грохот и рев лавин, которые оборвали ее жизнь, вдребезги разнесли мир, где он был счастлив, и по злой прихоти оставили в живых его самого — одинокого и задыхающегося, словно выброшенная на песок рыба…
Андрей попытался закурить, но пальцы дрожали, и спички ломались одна за другой.
— Успокойтесь, Андрюша. — Метревели взял у него коробок, чиркнул спичкой и поднес огонек к сигарете. — Возьмите себя в руки.
Рудаков несколько раз жадно затянулся сигаретой, не ощущая вкуса, откинулся на спинку скамьи и виновато глянул на собеседника.
— Жалок?
— Не мелите вздор, батенька! — Метревели хотел что-то добавить еще, но передумал и, достав из кармана часы, щелкнул серебряной крышкой. — Вам пора идти завтракать.
Андрей пропустил его слова мимо ушей.
— Знаете, о чем я думаю все это время?
— Вы обещали говорить все, — мягко напомнил Метревели.
— Иногда кажется, что сумей я во всем разобраться, мне стало бы легче.
— В чем именно?
— Понимаете, этого не могло быть! У нее не было с собой рации. А если бы даже и была, аппаратура на станции не могла включиться сама собой.
— Галлюцинация?
— Не знаю. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что я схожу с ума. Этого не могло быть, но я могу поклясться, что это было!
Андрей подобрал с земли прутик и стал рассеянно передвигать им опавшие листья. Он сидел согнувшись, глядя под ноги, и голос его звучал невнятно и глухо.
— Помогите мне, Сандро Зурабович. Ведь правда, — это по вашей части?
— Не совсем, — покачал головой Метревели. — Судя по тому, что вы рассказали, это скорее из области парапсихологии.
Он мягко похлопал Андрея по колену.
— Не надо отчаиваться, Андрюша. Я, правда, давно не практикую, но ваш случай — особый. Давайте пока не будем спешить. Я свожу вас на обследование, и тогда картина станет яснее.
Ветер прошумел в вершинах деревьев. Несколько оранжевых листьев, кружась, опустились на влажный асфальт. Басовито и громко прогудел пароход, будто над самым ухом провели пальцем по мокрому оконному стеклу.
Метревели решительно поднялся со скамейки.
— Мне пора. А вы ступайте-ка завтракать, голубчик.
Всю следующую неделю Сандро Зурабович ходил с Андреем в Научно-исследовательский институт мозга. Обследования, тесты, анализы… Немногословные молодые люди в ослепительно белых халатах делали свое дело сноровисто и четко, уверенно работали с аппаратурой, которой в кабинетах было столько, что они напоминали скорее лаборатории. Чувствовалось, что люди эти любят свою профессию, гордятся ею, и это почему-то вызывало у Андрея зависть и глухое раздражение. В одно прекрасное утро он заявил Сандро Зурабовичу, что в институт больше не пойдет.
— Вот и прекрасно, — неожиданно согласился тот. — Нечего вам, батенька, в институте больше делать.
— Выяснилось что-нибудь? — вяло поинтересовался Рудаков.
— Как вам сказать… — Доктор пожал плечами. — И да, и нет. Кстати, когда вы последний раз видели супругу во сне?
— Не помню.
— Постарайтесь вспомнить.
— В сентябре, по-моему. Постойте-ка… Ну, конечно, это было в ночь накануне Борькиного приезда.
Андрей вышел на балкон, перегнулся через перила и постучал в соседнюю дверь.
— Боря!
— Чего надо? — недружелюбно откликнулся сонный голос.
Накануне Борька проиграл три партии подряд, не выспался и был не в духе.
— Ты когда в пансионат приехал?
— Иди к черту!
— Серьезно, Боря.
— Отстань. Имей совесть.
— Боря!
— Четвертого октября, инквизитор!
— Спасибо.
— Угу.
— Четвертого октября, — задумчиво повторил Метревели. — Ну конечно! В тот самый день ваш друг принял меня за вахтера. И как же я сразу не сообразил! Любопытно, любопытно… Скажите, Андрюша, в пансионате подшивают газеты?
— Наверное, а что?
— Пока ничего. — И в ответ на недоуменный взгляд Андрея ласково потрепал его по плечу. — Положитесь на меня, Андрюша. И не ломайте себе голову.
Метревели ушел, и почти сразу же в комнату ворвался, сонно моргая опухшими глазами, злой, как черт, Борька.
— Знаешь, кто ты?
— Догадываюсь, — улыбнулся Андрей.
— Какого… — свирепо начал Хаитов, но Рудаков не дал ему договорить.
— Извини, Боря. Приходил Сандро Зурабович…
— Еще один лунатик! А я тут при чем?
Андрей посмотрел на часы.
— Между прочим, пора идти завтракать.
— Успеем. Где твой Метревели?
— Пошел искать подшивку.
— Он что — спятил?
— По-моему, нет.
— Тогда зачем ему подшивка ни свет ни заря?
Андрей объяснил, как было дело.
— Чудно. — Борька потер переносицу. — Дай сигарету. Он оглянулся и взял со стола пачку «Примы». Пачка была пуста.
— Так я и знал. И вообще — зачем ты такую дрянь куришь? В буфете полно с фильтром.
— Боренька, — Андрей старался говорить как можно спокойнее. — Я привык к «Приме». А вообще-то говоря, я уже полгода, как не работаю.
Хаитов несколько секунд молча смотрел на Рудакова, потом так же молча повернулся и выбежал из
