— Ну не скажи. И то, и то — да, пустота, но это разная пустота. Ты говоришь об Уцзи, о беспредельности…
— Я говорю?
— Ну имеешь в виду… Подразумеваешь… Беспредельность Уцзи тождественна санскритскому понятию Шуньята — «пустота», но чтобы написать Книгу, надо осуществить переход от Уцзи к другой пустоте, к Пустоте с большой буквы, к Тайцзи, к Великому Пределу. Лишь достигнув Великого Предела, пустота обретает некое содержание — интенцию к действию… Понимаешь?
— Смутно.
— Как бы тебе… Вот представь, что ты целишься в птицу из незаряженного ружья…
— В какую птицу?
— Не важно. Ну в чайку, например. Вот ты целишься в чайку из незаряженного ружья, но не стреляешь. И чайка улетает. Представила?
— Ну.
— А теперь представь, что твоё ружьё заряжено, ты целишься в чайку, но не стреляешь. И она улетает… Чувствуешь разницу? Чувствуешь, что, когда ты не выстрелила в этот второй раз, в основах мирозданья, в отличие от первого раза, произошли какие-то незаметные, может быть, едва уловимые, но всё же изменения?
Честная Йоо честно задумалась. И почти честно ответила:
— Вообще-то, да. Чувствую.
— Ну, и прекрасно. Эта вот разница и есть…
— Дао?
— Нет, что ты, это возможно только холодок от его невидимой тени, которая лишь слегка коснулась своим лёгким краем твоего юного сердца.
— Ясно.
— Да ничего тебе не ясно. Брось врать-то… — Виктор махнул рукой, о чём-то задумался, а затем спросил: — Ты слышала когда-нибудь такое выражение: «читать между строк»?
— Да. Не в Москве же родилась.
— Я вот сейчас подумал, что, наверное, именно там, в пустоте междустрочия и надо всегда искать истинную бесконечность переходящую в бесконечную истину… Боже мой, какая же там, чёрт возьми, бездна… И не надо никаких слов… Ведь мысль, как известно, в процессе высказывания всегда успевает стать ложью… Именно. Эх, как бы так, в самом деле, взять, да и суметь истребить в себе это наивное представление о языке, как о чём-то, что даёт привилегированный доступ к онтологической сути, в силу того, что оно, мол, — неотъемлемая часть этой самой сути. Ведь всё равно нельзя ничего истинного описать правильными словами… Но впрочем… Но впрочем, высказанная мысль о том, что высказанная мысль есть ложь, тоже ложь… Стало быть высказанная мысль всё же может быть истинной. Наверное, может. Если она конечно изначально не ложь… Здесь надежда. В Парадоксе о Городе Лжецов. На кривых и узких улицах этого города все они и висят, бесконечные зеркала, которые только тем и заняты день и ночь, что беспрестанно и без всякого спросу множат проносящиеся мимо сущности… — пожонглировал немного вслух, пугая девицу, такими вот шаловливыми обрывками Виктор, но, неожиданно сменив тему, совершая тем самым резкий поворот от высокого к низкому, спросил вдруг у неё с ноткой отеческой заботы в голосе: — Ты, подруга, есть-то хочешь?
— Хочешь, — кивнула Йоо.
— На кухне пакеты разбери. Я чуть позже подойду.
— Ладно, — согласилась наладить быт Йоо, но прежде: — Только знаешь, что?
— Что?
— Я хотела сказать… Если уж на сцену вынесли ружьё, оно обязательно должно бабахнуть. Даже и незаряженное. Хотя бы раз в год. А если это так, то я бы не хотела быть той чайкой.
И Йоо, оставив Виктора размышлять над этими своими последним официальным заявлением, шмыгнула на кухню. Дюк, как истинный немец, быстро изжив в себе комплекс исторический вины, как не в чём не бывало, рванул следом. На предмет чем-нибудь тоже поживиться. Тварь ненасытная.
А Виктор, глядя им вслед, подумал про себя, что девушка не так проста, как на первый погляд кажется. Насчёт ружья вон что-то себе кумекает. И вообще… Хотя с ружьём не всё так просто. Ну да, считается, что выстрелить должно. Общее место. Но так ли всё предопределено? Вот Виктор, например, знавал чувака, который знал чувака, которому один чувак дал телефон Бога. Так вот тот чувак по этому номеру так никогда и не позвонил.
Подумать обо всём об этом решил как-нибудь попозже и отправился в кабинет. Нужно было почту проверить.
Но в ящике случился нынче только спам и Виктор, обругав все двадцать два лично ему известных недостатка мировой сети, тоже отправился ужинать.
Стол был завален раскрытыми коробочками с китайской едой. Под столом хрустел кормом Дюк, умело добывая его прямо из фирменного пакета. А Йоо тихо сидела, положив буйну голову на свои по-школярски сложенные руки. И ждала своего Пелевина.
— Чего ждёшь? — удивился Виктор. — Давай, приступай.
— А ложка у тебя есть? — с надеждой спросила Йоо.
— Ложки нет, — почесав затылок, сознался Виктор.
— Хм… Ты, Пелевин, как тот маленький китаёза из «Матрицы»… Что, теперь в нашем мире ложек действительно нет?
— Вообще-то, есть.
— А чего ж тогда он сказал, что нет?
— Ну как… Просто в дзэне для того, чтобы постичь, что ложка есть, надо сначала постичь, что её нет, — объяснил Виктор. — Знамо дело.
— Значит, всё-таки ложка есть?
— Есть, конечно. А чтобы он тогда, этот юный Ури Геллер, сгибал бы, демонстрируя свои сверхъестественные способности?
— Ну, если ложка есть, тогда дай мне её.
— А вот у меня как раз ложек-то и нет. Видишь ли, с известных пор я всё ем палочками, — пояснил Виктор, открывая один из ящиков. Достал две упаковки с бамбуковыми спицами. Одну протянул Йоо: — На, держи.
— Я не умею, — покачала головой Йоо, — Я тогда лучше руками буду.
И действительно стала быстро с аппетитом поедать фунчозу руками. Ловко вылавливая пальцами кусочки зажаренного мяса. Как молодая обезьяна мякоть из кокоса.
— Как знаешь, — пожал плечами Виктор, кинул лишние хаси на стол и выбрал для себя коробочку с рисом.
— Пелевин, а что такое дзен? — через время, необходимое на то, чтобы это время прошло, спросила вдруг Йоо. Не переставая при этом жевать.
Виктор чуть не подавился. Но прокашлялся, посмотрел на неё с упрёком, и ничего не стал объяснять, а только стих прочитал, словно трижды кистью взмахнул, прежде в чёрную тушь её обмакнув:
Йоо вежливо помолчала. Лоб поморщила. Но ничего ей этот стих не открыл. В чём он и призналась честно:
— Пелевин, я… Я не поняла.
— Это не страшно, что ты Я не поняла, — ответил ей Виктор. — Поняла ты Я или не поняла, — всё это так, ерундец. Тлен это всё. Белый шум. Ветошка… Тебе Я не понять надо, а потерять. Потеряешь, вот тогда,
