– Да, – растерянно кивнул поэт и спрятал вилку за спину.
– Можно войти?
– Конечно, – Жорж посторонился, пропуская незнакомца. Тот вошел и аккуратно прикрыл за собою дверь. «Странно, – подумал Пупырышкин, глядя на длинный черный плащ визитера, – чего это он весь мокрый? На улице же нет дождя».
– Я знаю, у вас есть проблема, – мужчина остановился посреди комнаты, прямо под лампочкой. Тень от полей его шляпы закрывала лицо, как Жорж не напрягал зрение, рассмотреть странного гостя не мог.
– Проблемы есть у всех, – развел руками поэт и положил вилку на тумбочку прозаика.
– Но ваша не дает вам нормально жить и творить.
По слегка изменившейся интонации, Жорж определил, что незнакомец улыбнулся.
– А, вы про моего соседа? – при мысли о нем, Пупырышкина снова затрясло от злости.
– Именно. Эту проблему можно решить.
– Как? – уныло склонил голову поэт. – Комендант три года ничего сделать не может. А мне еще два курса! С ума сойду, честное слово…
– Это потом, – незнакомец опять улыбнулся, – а сейчас проблему можно устранить вот так.
– Как? – Жорж с надеждой воззрился на мужчину в плаще. А тот показал на раскрытое окно и сделал рукой движение, будто выталкивает кого-то.
Эпизод 7
Художник – аферист Тряпкин
Сергей Сергеевич Тряпкин был гением, ко всему вдобавок, ему невероятно везло. Родившись в интеллигентной и нищей питерской семье, юный Тряпкин решил не повторять мрачной судьбы родителей.
С детства Сережа мечтал стать не космонавтом, а фальшивомонетчиком, поэтому с утра до ночи практиковался в изобразительном искусстве, попутно тренируясь копировать чужие подписи и подчерка. Родители нарадоваться не могли художественному увлечению Сережи и не сомневались, что в семье подрастает новый Репин или Айвазовский.
Мальчик, безусловно, был очень даровит и к четвертому классу так мастерски научился подделывать подписи родителей в своем дневнике, что до самого окончания школы никто ни чего не заподозрил.
Параллельно с основным делом, Сережа талантливо и бойко рисовал пейзажи, натюрморты и портреты. Счастливые родители устроили сына в художественную школу и, по ее окончанию, одаренный юноша тончайшей кисточкой сумел нарисовать свою первую десятку в натуральную величину. Да так хорошо, что если не брать ее в руки и не щупать бумагу, отличить от настоящей было практически не возможно. Счастье Тряпкина было так велико, что по этому поводу он выпил свою первую бутылку вина и выкурил первую сигарету. Пока пьяный отпрыск блевал в туалете, родители держали семейный совет, на котором пришли к выводу, что Сереженька, должно быть, безответно влюблен в какую-то девушку.
С блеском сдав экзамены, Сергей поступил в художественное училище им. Мухиной, и с тем же блеском его закончил, сдав две дипломные работы – одну для комиссии, другую для себя. Первой работой был сюрреалистический автопортрет, второй точная копия картины Айвазовского «Девятый вал».
Подделав и успешно продав пару малоизвестных полотен известных художников, Тряпкин сколотил свой первый капиталец и уехал в Москву. Он понятия не имел, где, как и при каких обстоятельствах искать тех самых людей, способных воздать должное его художественному дару и превратить его во много-много денег. Доллары удавались мастеру особенно хорошо.
Тряпкин снял квартиру и, не теряя попусту время, писал подделки и собственные подлинники для художественных салонов. Картины были так хороши, что моментально раскупались. Постепенно имя Тряпкина стало приобретать известность, ему стали поступать заказы и даже несколько предложений сделать собственную выставку. Художника это угнетало и расстраивало, он не собирался становиться известным, любая слава могла помешать осуществлению мечты его детства и отрочества.
Когда же к нему пришли первые журналисты, Сергей Сергеевич впал в такую депрессию, что пил две недели и рисовал банкноты на больших кусках картона, вперемешку с автографами Ленина, Пушкина и Якубовича.
По утрам похмельный Тряпкин плакал и твердил, что вся жизнь катится под откос и его настоящий гений так и умрет, не увидев свет. В такие минуты в его душе просыпалась любовь и жалость к стареньким родителям, он бросался к телефону, чтобы позвонить им, но никак не мог вспомнить номера. Тогда Сергей Сергеевич покупал еще водки и продолжал рисовать деньги.
Однажды вечером, когда Тряпкин закончил писать на стене портрет стодолларовой купюры, в дверь позвонили. До коридора пьяный маэстро добирался долго, когда цель была достигнута, а дверь открыта, его взору предстал высокий мужчина в шляпе и мокром от дождя плаще.
– Драсте, – мрачно сказал художник, – водки будете?
– Не откажусь, – сказал незнакомец тихим и очень приятным голосом, – выпить с великим мастером огромная честь.
Мастер скривился так, будто проглотил жабу и побрел обратно в комнату. Гость вошел и аккуратно закрыл за собою дверь на замок. Тряпкин смахнул с табуретки кисточки, обрывки картона и жестом предложил присесть к столу, где между банок с красками стояли бутылки, стаканы, валялась закуска. Упав на вторую табуретку, Сергей закурил и вперил мутный взор в визитера. Визитер же, всплескивая руками от восхищения, рассматривал нарисованный на стене стольник.
– Потрясающая работа! – наконец выдохнул он. – Просто не верится! Гениально!
– Правда? – давно не бритое лицо Тряпкина посветлело. – Вам нравится?
– «Нравится» – это не то слово! Я никогда не видел ничего подобного!
– У меня этого полно! – оживший Сергей бросился вытаскивать остальные шедевры. – Вот, смотрите, это пятьдесят рублей, а это пятьсот старого образца, а эту я особенно люблю, а это «керенка», а это эпохи Екатерины, а это бумажный рубль, советский! Посмотрите, какой фон ни за что не отличить от подлинного!
– Вы – гений, снимаю перед вами шляпу.
И визитер ее снял. Увидев его лицо, Тряпкин на мгновение остолбенел, но быстро взял себя в руки.
– Вообще-то, я пришел не только восхитится вашим талантом, я хотел бы сделать заказ. Портрет.
Настроение Сергея Сергеевича моментально испортилось. С видом человека, которому только что плюнули в душу, он подошел к столу, налил водки и залпом выпил, не предложив гостю.
– Я нарисую! – желчно сказал Тряпкин, закуривая. – Но это будет очень, очень дорого стоить!
– Сколько угодно, деньги не проблема. Вот только… – незнакомец смущенно замялся, – портрет немного необычный…
– На коне или на фоне пирамиды Хеопса? – скривил губы в издевательской ухмылке Тряпкин. – И уж не ваш ли портрет?!
– Мой, – кивнул визитер. – Вы должны будете нарисовать мое лицо на однодолларовой купюре. Вместо президента.
Эпизод 8
Двойник Пушкина
Николай Васильевич Белкин был копией Александра Сергеевича Пушкина и полжизни проработал в театре двойников. Его лучшими друзьями были «Ленин», «Брежнев», «Николай второй» и алкоголик «Гоголь».
Работы у театра было полным-полно, когда же выдавались свободные солнечные деньки, «знаменитости» отправлялись на Арбат фотографироваться с восторженным зеваками, и слушать: «Ты только посмотри! Вылитый, как живой…» Они прогуливались чинно, с достоинством, действительно ощущая себя теми, чьи лица носили по прихоти природы.
В основном пили у «Брежнева» или у «Гоголя» и, как правило, своей компанией. Другие люди отчего-то неловко себя чувствовали в обществе двойников, видимо ощущали себя в музее оживших восковых фигур. Однажды Белкин укушался особенно сильно и принялся читать «Я помню чудно мгновенье» и утверждать, что написал это вчера, вернувшись с одного прескучнейшего бала. Немного протрезвев, хотел, было извиниться, но увидел, что все остальные ведут себя точно так же. Из образов никто не выходил.
