— А-а-а, — протянула Брыся, — что такое «псих» я знаю. Вот, например, у нас был один сосед на даче — натуральный псих. А он — кто? Этот псих-олог?
— Как это — кто? Ну, голландец! А что?
— Летучий? — она вдруг перешла на шепот.
— Почему летучий? — удивилась я.
— Ну, голландцы, они же летучие! Ты что, не знала? — прошептала она и попыталась влезть ко мне на колени.
— Брыся! — строго сказала я. — Если ты будешь ко мне лезть, я врежусь в грузовик. Да, я знаю про Летучего голландца… И что?
— А то… У нас каждый щенок знает, что «Летучий голландец» — это питомник для собак, хозяева которых продали душу дьяволу! Оттуда никто не возвращается обратно!
Она спрыгнула с сиденья и быстро спряталась где-то внизу.
— Что-что-о-о? — поперхнулась я, чуть было не выпустив руль. — Кто тебе такое сказал?
— В питомнике все про это говорили! Поэтому щенки иногда не спят ночью…
— А что значит — продать душу дьяволу? И какова цена? — поинтересовалась я. — И сядь, пожалуйста, обратно на сиденье.
— Цена — не знаю, говорят, на усмотрение хозяев… А продать душу — это значит выкинуть собаку на улицу или избавиться от нее другим способом…
— Брыся! — мягко позвала я. — Вылезай!
— Ни за что! — донеслось из-под моих ног. — Я лаю по ночам! И кусаю твоих друзей за икры! Не вылезу!
— Ты думаешь, я везу тебя в питомник «Летучий Голландец»? — улыбнулась я.
— Ой-ой-ой! — заверещало снизу. — Только не это…
— Брыся! — очень твердо сказала я. — Я тебя никому никогда не отдам, слышишь? Даже если нас вместе выкинут на улицу.
— Правда? — донеслось из-под кресла. — Ты правду говоришь?
— Чистую! — торжественно ответила я.
Она тут же попыталась влезть мне на колени, но мне пришлось вернуть ее обратно на сиденье.
— Даже если я буду лаять и кусать?…
— Я думаю, что если ты будешь продолжать лезть ко мне на колени, одним сеансом у голландца мы точно не отделаемся!..
Мы долго кружили среди пикардийских полей, пока, наконец, из-за поворота не показалась игрушечная деревушка, по улицам которой бродили разноцветные куры.
Брыся изрядно повеселела и теперь пугала коров с помощью специального приема, который назывался «внезапное появление собаки в окне машины, сопровождаемое ее же оглушительным лаем». Когда от Брысиных вокальных упражнений у меня начала раскалываться голова, мы как раз подъехали к нужному дому. Из дома тут же вышел хозяин — худой, как жердь, высокий блондин с прозрачно-голубыми глазами за толстыми стеклами очков. На вид ему было лет пятьдесят.
— Франц! — галантно представился он и распахнул дверь. — А Вы — Ирина? И Бриссъя?
Я кивнула за нас обеих, потому что Брыся, упершись всеми четырьмя лапами в землю, на всякий случай замотала головой. Я сказала ей, чтобы она перестала дурить, и первой зашла в дом. Ей ничего не оставалось, кроме как идти следом.
В кабинете Франц сел за стол и заполнил какие-то формуляры. Он попросил меня еще раз подробно описать проблему. Пока я говорила, он что-то отмечал в своей пухлой тетради, а потом сказал:
— Я сейчас проведу с Бриссъей несколько тестов, чтобы посмотреть, как она себя ведет. О’кей?
— Тестов? — испуганно переспросила Брыся. — Это — опасно?
— Нет, — ответила я. — Все психологи проводят тесты, чтобы побыстрее понять, какие проблемы могут быть у клиента.
— А у меня нет никаких проблем! — гордо сказала Брыся, но, заметив, что Франц смотрит на нее в упор, ойкнула и скрылась под стулом.
— Мама, чего это он на меня уставился? — прошептала она, пряча голову в складках моего плаща.
— Бриссъя! — позвал Франц и кинул на пол кусочек сосиски. — Иди сюда!
Не скрывая подозрения, она посмотрела сначала на сосиску, потом на меня, потом на Франца, и осталась сидеть под стулом.
Франц вышел из-за стола и прилег на расстеленный на полу коврик. Затем он кинул Брысе кусочек сосиски. Она посмотрела на меня, но я лишь пожала плечами. Тогда она привстала и сделала первый, малюсенький, шажок в сторону Франца.
Вытянув шею, она пыталась обнюхать загадочного псих-олога, который почему-то лежал на полу и метал в нее сосисками, но расстояние было слишком большим. Брыся неуверенно посмотрела на меня, но я даже бровью не повела. Тогда она медленно двинулась к Францу, переставляя дрожащие лапы. Дойдя до его ботинка, она вернулась, пятясь задом, на исходную позицию и, не отрывая взгляда от лежащего на полу мужчины, стала быстро-быстро поглощать кусочки сосиски, которыми было усеяно уже почти два квадратных метра.
— Все ясно! Синдром питомника! — лежа на полу, торжественно провозгласил Франц.
Он поднялся, отряхивая брюки, и пошел к столу. Брыся в панике метнулась под мой стул и затаилась в складках плаща. Я ждала разъяснений.
— Ирина, а знаете ли Вы, откуда берут начало собаки? — серьезно спросил меня Франц, заполняя очередной формуляр.
— От волков! — ответила я, почувствовав себя первоклассницей. — А что?
— А то, — продолжил Франц, — что волчата социализируются до четырех месяцев. Все то, что мать позволит им увидеть в этот период, не несет для них ни малейшей опасности. Это, в основном, члены стаи, мелкие животные, птицы, насекомые и прочее. То, что опасно, волчата увидят потом. Это механизм защиты, генетически унаследованный собаками. Вы говорили, что Бриссъя до семи месяцев росла в питомнике. Она крепко усвоила, что только члены ее стаи, а также владельцы питомника не представляют для нее опасности. Судя по тому, что Вы рассказали, дети в эту категорию не входят.
— Не входят! — вставила Брыся, высунув морду из-под стула. — Я их и в дом-то не пущу, не то, что в катигорию!
— И что же делать? — с надеждой спросила я. — Это можно исправить?
— Конечно! — Франц убедительно кивнул. — Синдром питомника — это как иммиграция. Отличие только в том, что мы, люди, это осознаем. Согласитесь, что быть внезапно вынутым из нашего собственного питомника, где каждый камень был знаком, не так-то просто. Надо все начинать сначала. Язык, социум, друзья, профессия, работа…
Я кивнула. Действительно, очень похоже.
— Вернемся в Бриссъе, — продолжал Франц. — Надо сделать так, чтобы каждый незнакомый человек показывал ей, что он не представляет для нее никакой опасности. Даже наоборот, что его появление для нее крайне желательно! Если положительное подкрепление станет регулярным, вы быстро увидите прогресс. И обязательно хвалите ее, когда она не боится и не лает. Собаки, к счастью, быстро обучаются, но учтите, она никогда не будет безоговорочно доверять ни незнакомым людям, ни незнакомым собакам.
— Что ж, — вздохнула я, — будем над этим работать. Но что нам делать со сном?!
— А где она спит? Точнее, не спит?
— На диване в гостиной.
— Т-а-ак… У вас есть клетка-переноска?
— Есть! — опять вставила Брыся. — Я в ней сидела в сама-лете!
— Да, есть, — ответила я, не обращая внимания на Брысины комментарии.
— Научите ее спать в клетке! — воскликнул Франц. — В природе так: чем меньше нора, тем выше безопасность. Много пространства вокруг во время сна вызывает у животных естественную тревогу. А как научить, я вам сейчас объясню…
Мы проговорили почти час. Франц распечатал для меня кое-какие инструкции, я выписала чек за
