12.
Весь остаток осени я ломала голову над тем, как сдержать обещание и найти Брысе друзей. Идея взять вторую собаку была отложена на неопределенное время, а точнее, до покупки собственного дома. На прогулки в лесу рассчитывать особо не приходилось: мы встречали там лишь старушек-болонок, которых прогуливали на коротких поводках их старушки-хозяйки. Болонки с Брысей не играли, да и старушки тоже были против.
Существовал еще один вариант, но он вызывал сомнения: у моих русских друзей, живших совсем неподалеку, был замечательный палевый лабрадор Чарли. Он был младше Брыси всего на два дня, но страдал от врожденной дисплазии локтевых суставов. Играть в салочки и носиться по пляжу, а также многое другое, положенное нормальному щенку, было ему строжайше запрещено.
Поначалу Чарли рос умным и здоровым, хозяева не могли на него нарадоваться. Но когда ему исполнилось шесть месяцев, он вдруг сильно захромал. Врачи, быстро поставив диагноз, приговорили его к малоподвижной и неинтересной жизни и намекнули, что такую собаку проще усыпить, чем лечить. Но разве можно усыпить друга?…
Мы часто общались по телефону, но никак не могли решиться познакомить наших собак: чрезмерно подвижное общение грозило травмой, после которой Чарли мог вообще потерять способность передвигаться. Но потом мы все-таки нашли интересное решение.
Лишенный нормальных щенячьих игр, Чарли обожал воду. Попадая в пруд, он часами не вылезал оттуда, мастерски нырял, охотился за палками и вырывал с корнями кувшинки. Вода вполне годилась для первого контакта: Чарли ни за что оттуда не вылезет, а пугливая Брыся не полезет в незнакомую ей среду. И мы договорились встретиться на ближайшем пруду.
— Брыся, собирайся, мы едем на пруд, гулять с Чарли! Ты рада? — сказала я Брысе как можно более радостным тоном.
— Ой! — неуверенно отозвалась Брыся и на всякий случай поджала хвост. — А это кто такой?
— Лабрадор! И, между прочим, ты на два дня его старше. Так что веди себя, пожалуйста, хорошо и перестань трястись, как осиновый лист!
— А он какого роста? Как я?
— Чарли гораздо больше тебя, но он пока тоже щенок.
— Я не щенок! — обиделась Брыся. — Почему ты меня все время щенком обзываешь? Как куда ни пойдем — «Не бойтесь, это — щенок!», «Не пугайтесь, это — щенок!». А я, может, хочу, чтобы меня все боялись!
Я решила воспользоваться случаем и заставить Брысю изменить поведение.
— Брыся, а ты знаешь, как определяется собачий интеллект? — спросила я.
— Ин-ти-лект? Это еще что такое?
— Интеллект — это то, что в голове. Вот как определить, умна ли собака?
— Не знаю, — пожала плечами Брыся, — может, ее можно об этом прямо спросить?
— Ну, пойди спроси у йорка.
Брыся побежала спрашивать. Вскоре она вернулась, расстроенная.
— Он сказал, что не знает. Как быть?
— Так вот, интеллект собаки определяется, исходя из ее способности принимать во внимание контекст и соразмерять с ним свое поведение.
— Как-текст? — переспросила Брыся, наморщив лоб. — А это что?
— Сейчас объясню! Например, если ты увидишь, как кто-то входит к нам в дом, что ты сделаешь?
— Для начала я его облаю, а потом ущипну за ногу! — сказала Брыся и гордо щелкнула зубами.
— Почему?!
— Как, почему? А чего он тут ходит?! Может, это чужой? Или грабитель?! — она вздыбила шерсть и оскалилась.
— А если мы готовим праздничный ужин, и к нам пришел человек?
— Все равно облаю! — чувствуя подвох, упрямо пробубнила Брыся. — И ущипну! А там посмотрим.
— Этот твой ответ и говорит о том, что ты — глупая собака. Ну, или пока еще не очень умная.
— Почему? — насупилась Брыся.
— Потому что ты не учитываешь контекст! Раз мы готовим праздничный ужин, значит, люди, пришедшие к нам в дом, вероятнее всего, наши друзья. Так?
Она кивнула.
— Ты пока совсем не различаешь, кого надо облаивать, а кого — нет. Потому что не думаешь о контексте. Понятно?
— Понятно, — грустно кивнула Брыся, — а как о нем надо думать? И когда? А то я каждый раз не успеваю! Я сначала лаю, а потом думаю.
— А ты сначала думай, а потом лай.
— Хорошо, — вздохнула она. — Я попробую. Но при чем тут Чарли?
— При том, что даже если ты знаешь, что это щенок, ты все равно будешь от него спасаться бегством, как от всех остальных собак! Ведь ты сначала делаешь, а потом думаешь!
— А вот и не буду! Я все поняла! Про как-текст! — возмутилась Брыся. — Спорим?
— Спорим! А на что?
— Давай так: если я проиграю, то я… то я… верну тебе тушь, которую украла в прошлые выходные!
Моя тушь в золотистом тюбике была пределом ее мечтаний, и на прошлой неделе ей, наконец, удалось ее украсть прямо у меня из-под носа. Теперь она прятала трофей в саду и категорически отказывалась его возвращать.
— А если ты проиграешь, ты отдашь мне старый халат! — продолжила она, как ни в чем не бывало. — Ты все равно себе новый купила! А старый мне пригодится, я буду в него ночью заворачиваться, а одеяльце мышке отдам. Я про нее все время думаю — может, ей холодно там, в саду?
— Согласна. По рукам?
— По рукам! — радостно закричала она и, довольная сделкой, побежала за мячиком, чтобы грызть его в дороге.
Мы сели в машину и поехали на место встречи. Брыся грызла мячик и бубнила себе под нос: «Ничего страшного, это просто лабрадор!». Но возле самого пруда она наотрез отказалась выходить из машины.
— Привет, Брыся! — сказал Леша, присев на корточки перед открытой дверцей машины.
— У-у-у… — заворчала Брыся, — я тебя сейчас ка-а-ак ущипну! Знаешь, как я больно щипаюсь? Как гусь!
— Выходи, познакомимся, — продолжал Леша, делая вид, что совершенно не замечает ее угроз.
