пролезть.
И Энди побежал следить за выгрузкой своих вещей. Видя, какой серьезный поворот приняло дело, я сказала:
— Если честно, я думаю, что тебе ничего не надо придумывать. Чтобы развеселиться, человеку достаточно за тобой денек понаблюдать. Ты — прирожденный комик, даже учиться не нужно.
— Правда? — восхитилась Брыся. — Значит, я тоже могу кого-нибудь спасти от ди-пре-сии?
— Можешь, — я кивнула головой, — например, меня.
— А у тебя ди-пре-сия? — она наклонила голову набок и посмотрела на меня с сочувствием.
— Не совсем…
— Ну, ма-а-ама! — заныла Брыся. — Если у тебя нет ди-пре-сии, я тогда пойду других спаса-а-ать! У кого она е-е-есть!
— Ладно, я тебе объясню, — решилась я. — В общем, до тебя у меня была другая собака. И я по ней очень грущу.
— Как это — до меня? — с удивлением спросила она.
— Однажды давным-давно в моем доме появился такой же щенок, как ты. Мы прожили вместе много счастливых лет, но как-то утром моя собака умерла. Я похоронила ее в саду и посадила на могиле цветы, вон там — видишь? И когда я на них смотрю, я как бы ее там вижу.
В ответ по вереску пробежал легкий ветерок.
— И поэтому ты грустишь? — спросила она, прижимаясь ко мне всем телом.
— Да, мне ее очень не хватает. Если бы она сейчас была жива, все было бы по-другому. Например, я не оставляла бы ее надолго одну, никогда бы не ругала… Но чтобы я это поняла, мне надо было ее потерять. Знаешь, оказалось, что любые проступки и недостатки любимого существа кажутся полной ерундой по сравнению с его смертью.
— А я тоже умру? — встревожилась Брыся.
— Конечно. И я.
— А если я умру, что ты будешь делать?
— Я буду долго плакать, — ответила я, гладя ее черно-белые кудри, — а потом, наверное, опять возьму щенка.
— А если умрешь ты? Что буду делать я?
— Ты тоже будешь долго плакать, а потом выберешь новую маму… А хочешь, мы выберем ее вместе? Я напишу завещание, и ты попадешь к той маме, к какой пожелаешь!
— Какое такое «вещание»? — насупилась Брыся. — Я же не вещь.
— Завещание — это от слова «вещать», то есть «говорить». А кого бы ты хотела в мамы?
— В мамы? Не знаю… А можно в мамы выбрать папу?
— Конечно! Он тебя очень любит.
— Точно, любит! — подтвердила Брыся. — Когда я разодрала твою ночную рубашку, он спрятал все клочки в помойку и сказал, чтобы я тебе не показывала. Он сказал, что если ты узнаешь, ты меня накажешь! А-я-не-по-ка-зала-а-ты-не-на-ка-зала!
Вывернувшись из моих рук, Брыся заплясала на диване, крутя хвостом, как пропеллером.
— Брыся! — сказала я строго. — Ну-ка, отвечай, какие еще у вас секреты с папой?
— Ой! Он же меня просил… Ой!
— Поздно! Проговорилась! Впрочем, ладно, разговор не об этом…Так ты согласна?
Брыся вдруг перестала плясать и посмотрела мне прямо в глаза.
— А как же ты? Ты будешь в земле, под цветами? — серьезно спросила она.
— Ну да… — грустно улыбнулась я.
— И я тоже смогу иногда смотреть на них и видеть тебя?
— Не знаю, Брыся, — честно ответила я, — но у тебя останется что-то, что будет напоминать обо мне.
Мы помолчали.
— Я, кажется, поняла, — вдруг сказала она и вопросительно посмотрела на меня. — Если, например, я погрызу твои новые красные туфли, ты совсем не будешь меня ругать. Правильно?
У нее был такой серьезный вид, что я, не выдержав, прыснула от смеха.
— И мне не влетит, даже если я погрызу… твой ти-ли-фон?! — воодушевилась Брыся.
Мой мобильный телефон был пределом ее мечтаний и предметом неустанной охоты и выслеживания. Когда он верещал где-нибудь на столе, Брыся приходила в восторг: она считала, что телефон пищит исключительно сам по себе.
— Брыся, — очень строго сказала я, — конечно, цена телефона абсолютно несоразмерна с ценой твоей жизни, но если ты его погрызешь, не видать тебе новых игрушек, как своих ушей! Причем, довольно долго!
Брыся быстро-быстро закрутила головой, уши захлопали, как паруса.
— А я их вижу! — заорала она с восторгом. — Смотри!
— Брыся, ты про телефон все поняла?
— Ага! Но, знаешь, я все же рискну! Вдруг ты потом передумаешь? Это я насчет игрушек…
Она сделала самое умильное лицо, на какое была способна. Сдержаться было невозможно: я расхохоталась и вспомнила Грея, мудрую собаку, которая однажды летним утром спасла меня от одиночества и пустоты одной-единственной фразой: «Приятных поисков».
14.
Той зимой Энди регулярно учил Брысю жизни в целом и разным полицейским приемам в частности. Десять лет службы в полиции научили его дисциплине и оперативности, но начисто лишили способности даже на миллиметр отклоняться от установленных командиром правил.
В отличие от Брыси, ему совершенно не могло прийти в голову, например, тайком выкрасть из сумки гостя банан и ходить с ним по дому, показывая его всем, кроме владельца. Или спрятать ботинок в самом дальнем углу сада и потом наблюдать, как отчаявшийся хозяин мечется по дому в его поисках…
Впрочем, это не мешало им находить общий язык и интересы: не прошло и двух недель, а Брыся уже умела виснуть на рукаве, находить тщательно спрятанные предметы, свирепо рычать и надолго затаиваться в самых неожиданных местах. Прятки с участием йорка по-прежнему были ей не особо интересны, но она изобрела новое развлечение: каждый вечер Робин появлялся на нашей террасе, и до меня доносилось: «Хвост выше! Подбородок — вперед!».
Энди охотно исправлял их общие ошибки. И хотя у маленького Робина многое пока не получалось, он беспрекословно слушался Брысю и Энди, изо всех сил стараясь соответствовать требованиям своей первой настоящей собачьей компании, в которой ему не было скучно.
По вечерам, лежа у камина, Брыся мечтала о том, как познакомит Энди и Робина с Чарли.
— Мы с йорком ему покажем, как надо виснуть на рукаве! — говорила она. — Как ты считаешь, он оценит?
— Конечно, оценит! — отвечала я. — Вы уже столько умеете.
Наконец, день встречи был определен. Узнав о скором приезде дорогого гостя, Брыся вылетела в сад и помчалась по седой от инея траве, от забора к забору, разбивая радостным лаем сонную зимнюю тишину. Потом справа, как чертик из табакерки, выскочил Робин, а слева появился Энди. Перелаиваясь, они вместе прибежали на террасу.
— Здравствуй, Энди, здравствуй, Робин! — поздоровалась я, присев на корточки и потрепав обоих по ушам. — Как дела? Какие новости?
— У меня — потрясающая новость! — крикнул Робин и запрыгал на месте, как заводная игрушка. — У нас в двери наконец-то прорезали лаз для кошки, и я туда прекрасно прохожу! Я сделал вид, что меня эта дыра ничуточки не интересует, а сам — фьить! И нету! Правда, потрясающе?
