Боюсь, что, если попытаемся скрыть, попадем в трудное положение.
– Я не думаю, – холодно возразил Мейсон, – что, едва узнав о смерти вашего отца, вы захотите сообщить властям, что он убил человека, труп которого вы обнаружили сегодня утром.
– Никто не знает, что его обнаружила я, – резко возразила Сильвия. – Я сказала полиции, что мы все встретились у квартиры Брогана. Вы ведь сами этого хотели?
– Вы это сказали Голкомбу?
– Да.
– В таком случае будем придерживаться этой версии.
– Конечно.
– Но, разумеется, вы должны сделать все, чтобы не запятнать память о вашем отце и…
– Послушайте, мистер Мейсон, мы с вами практичные люди. Может случиться, что я на какое-то время буду лишена возможности говорить с вами.
– Почему?
– Не прикидывайтесь наивным, мистер Мейсон. Траур накладывает на меня определенные обязанности, я не смогу обсуждать наши с вами дела в присутствии посторонних людей, среди которых я должна находиться. Можете считать меня плохой дочерью, но отец думал о том, что вы рассказали ему о Фриче и Брогане, и не мог уснуть. Вчера ночью, примерно минут в двадцать первого, он встал с постели и сел за руль. Ему нельзя было водить машину, выходить на улицу, нельзя было волноваться, но он принял лекарство, которое улучшило его самочувствие настолько, что ему хватило сил сделать то, что он считал нужным. Он поехал к Фричу, чтобы сказать ему, что он лжец и негодяй, и потребовать у него эту запись.
– Какую? Ту, что была у Брогана?
– Нет. Какой вы непонятливый, мистер Мейсон. Ту, о которой вы рассказали отцу, – склеенный из разных кусков оригинал.
– Продолжайте.
– Они с Фричем поспорили. Видимо, отец вспылил. Теперь уже никто не узнает, что там произошло, но мне точно известно, что отец был там. Он вернулся в половине второго или в два, поставил машину и лег спать. Видимо, нагрузка на сердце оказалась слишком сильной. Он переволновался и… удивительно, что отец не умер по дороге, но как-то добрался домой.
– Дальше, – сказал Мейсон, не пытаясь скрыть своего скептицизма.
– Вот так все и было. Отец убил Фрича. Я не могу сама известить об этом власти, об этом должны позаботиться вы.
– Я?
– Да. Ведь кто-то должен сделать это.
– Почему бы не позволить полиции самой выяснить это?
– Они могут не докопаться и могут… ну, они могут обвинить кого-нибудь другого.
– Вас, к примеру?
– Возможно.
– Ваш отец мертв. Он не может защитить себя, не может ничего возразить. Откуда вы знаете, что вчера между полуночью и тремя часами ночи он выходил из дому?
– Знаю, потому что следовала за ним.
– Куда?
– В тот многоквартирный дом.
– Почему вы его не остановили?
– Я… сначала я хотела остановить его, но потом решила, что будет лучше, если отец отведет душу и сделает то, что считает нужным. По правде сказать, мистер Мейсон, я не была уверена, я не могла быть уверена, что… что между отцом и Фричем не было никаких связей. Даже если вы правы в отношении этой магнитофонной записи и Фрич действительно ее подделал, все равно должно было существовать что-то, что связывало их. О, я долго думала, прежде чем пришла к решению не препятствовать отцу в его действиях.
– Кто-нибудь, кроме вас, видел, что ваш отец выходил из дому?
Она покачала головой.
– Кому-нибудь, кроме вас, известно, что он уезжал?
Сильвия опять покачала головой.
– Боюсь, – холодно сказал Мейсон, – что понадобится еще какое-то существенное доказательство, которое…
Сильвия приблизилась к нему:
– Мистер Мейсон, у меня есть такое доказательство.
– Скажите какое.
– За несколько минут до прихода доктора Флэшера я зашла к отцу, чтобы попрощаться с ним. Я хотела поправить подушку под его головой и подсунула туда руку. Под подушкой я нашла одну вещь.
– Какую?
– Катушку с магнитофонной пленкой.
– Это правда? – воскликнул Мейсон.
– Конечно, да. Это был оригинал, записанный Фричем. Как вы и предполагали, пленка склеена в местах соединения кусков. Отец сумел отыскать ее, привез с собой и положил под подушку.
– Что вы с ней сделали?
– Я спрятала ее в надежном месте… в единственном месте, где какое-то время ее не смогут обнаружить. Я хочу передать ее вам, и вы решите, что с ней делать. Пожалуйста, мистер Мейсон, поймите меня правильно. Отца уже нет в живых. Мне неизвестно, убил ли он Фрича при самозащите, но то, что убил он, – бесспорно. Отцу уже не грозит наказание. И мы обязательно должны дать властям повод для расследования в отношении отца. Я не хочу сама давать им этот повод, но, если возникнет необходимость, мне придется рассказать им.
– Значит, у вас есть эта пленка. Что еще есть у вас?
– Разве этого не достаточно?
– У вас есть что-нибудь еще? Я хочу знать все.
– У меня есть… у меня есть пешня для колки льда.
– Где вы ее взяли?
– Сегодня утром, когда тело вывалилось из буфета прямо к моим ногам… Это было ужасно! Отвратительно!
– Не волнуйтесь. Оставьте эту роль на будущее. Где была пешня?
– В теле Фрича.
– В какой его части?
– В груди.
– Что вы с ней сделали?
– Вытащила и положила в сумочку.
– Зачем вы это сделали?
– Это была пешня из нашего дома.
– Почему вы так думаете?
– Я узнала ее. Наша пешня особенная. Нам ее подарил Эдисон Дойл. Это большие пешни с металлическим ободком вокруг верхнего конца, так что их можно использовать в качестве молотка для размельчения льда.
– Вы говорите так, будто их у вас несколько.
– Вы правы. Эдисон купил три пешни. Он еще шутил, говоря, что одну отдаст нам, вторую оставит себе, а третью спрячет, чтобы подарить ее на свадьбу той из нас, которая первой выйдет замуж.
– И вы узнали пешню?
– Да.
– Когда обнаружили тело?
– Да. Понимаете, мистер Мейсон, в тот момент я хотела любой ценой выгородить отца. Я не знала, что
