участников, ведущей и обоих экспертов.
Что особенно поражает, за время, прошедшее после распада СССР, отношение россиян к Октябрьской революции, если верить ВЦИОМ, заметно улучшилось. Если на закате перестройки лишь пятая часть общества считала, что революция дала толчок социальному и экономическому развитию страны, то сейчас в этом убеждена уже треть населения. Еще спасибо, что среди молодежи популярность этого события много меньше, чем среди представителей старших возрастных групп. Растет число граждан, отрицательно воспринимающих Декларацию о суверенитете 12 июня 1990 г.; 38 % респондентов считают, что ее принятие навредило России, хотя несогласных с такой точкой зрения пока больше (41 %).
Европейский банк реконструкции и развития в своем докладе за 2007 г. обращает внимание на совершенно необъяснимое, с его точки зрения, российское противоречие:
Сегодня шофер такси убежденно расскажет седоку, как Клинтон нанял «демократов» сократить население России до 15 млн («обслуживать трубу») и этот план с тех пор тщательно выполняется. В воронежской глубинке молодая учительница поделится с вами секретом, что страшный Чубайс продал все российские черноземы на метр в глубину на вывоз китайцам – правда, это будет через пять лет, пока готовят технику. В стране, где подобный вздор не отметается со смехом еще до окончания фразы, что-то неладно с верой в свое государство.
Интернет буквально лопается от злобных и преимущественно фантастических обвинений в адрес власти, и это не пустяк. Свыше 50 млн российских пользователей Интернета – самая активная часть общества[60]. Возможно, цикл выборов декабря 2007 г. – марта 2008 г. (Думы и президента) был последним, на исход которого решающее воздействие еще оказывало телевидение. Уже следующие выборы будут определяться Рунетом в той же степени, что и телевидением, а если он будет расти со стремительностью сотовой связи, то может оказаться фактором номер один.
По законам заколдованного круга атмосфера пораженчества медленно, но верно увеличивает число тех, кто отвергает фундаментальные основы новой России. За кого они проголосуют завтра?
3. Арьергардные бои «совка»
По-настоящему сильной может быть только партия победителей, хорошо понимающих, какое зло они победили. Этим злом была коммунистическая утопия. Неосторожно выражая ностальгию по утопии, победители выставляют себя проигравшей, побитой стороной. Отыграться побитый может, лишь вернувшись в утопию.
Российская интеллигенция давно уже превзошла по численности рабочий класс, она новый гегемон общества, ее сознание крайне лабильно, ее легко очаровать, но она столь же легко разочаровывается. Уже более двадцати лет формируется и обновляется ее активная молодая страта, для которой приглашение в «совок» равносильно возвращению к лучине. Мечта построить на этом человеческом материале какой-то новый тоталитаризм – а как еще расценить постоянно раздающиеся призывы к «мобилизационному государству»? – не просто безнадежна, она вызвала бы яростное сопротивление, пределы которого трудно даже вообразить. Мало того, в итоге оказались бы на помойке и те лучшие (допустим) намерения, ради которых все это было бы затеяно.
Уверен: все это понимают как сочинители книжек под названием «Проект Россия», так и те, кто грезит о возвращении обкомов и горкомов. Уже поэтому подобные грезы никогда не перейдут в сферу практической политики. Да и кто эти грезящие? Ни одного политика (заслуживающего так называться) с подобными намерениями на горизонте не видно.
«Единая Россия» станет по-настоящему сильной партией, лишь постоянно подвергаясь ревнивому и придирчивому наблюдению со стороны других партий. Самая действенная критика исходит от партии, занимающей близкую или почти ту же политическую поляну. Примеры: консерваторы и лейбористы, республиканцы и демократы. КПСС, десятилетиями защищенная от всякой критики, не смогла существовать, лишившись цензурного панциря.
Вернуть нас в утопию невозможно никакими силами – преображение России необратимо. Эту фразу хотелось бы закончить словами: «.это главное, остальное – детали». К сожалению, «остальное» – не детали. Преображение – длящийся процесс, но его яркие этапы, его прямолинейность уже позади. Он развивается исподволь, и его вектор виден лишь с птичьего полета. Он не виден людям, разглядывающим происходящее на расстоянии вытянутой руки. Таких людей, естественно, большинство.
Пока это большинство не проникнется горделивым сознанием свершившегося чуда, не ощутит себя наследниками победы над тоталитаризмом, атмосфера пораженчества никуда не денется, страна будет жить с ущербным ощущением жертвы и «лузера», и это может иметь предсказуемо скверные последствия.
Никогда и ни одному коренному преобразованию не суждено было увенчаться полным воплощением задуманного. Все реформы были компромиссом с действительностью, притом мудрыми людьми давно замечено: чем с меньшим напором они проводились в жизнь, тем в конечном счете лучше удавались. Разве не об этом говорил 177 лет назад Пушкин? Цитирую:
Если смотреть на вещи объективно, все удалось так, как мы не смели и мечтать на пороге 90-х. По своим причинам я прекрасно помню день 1 января 1990 г. и невыносимую тревогу, которой было тогда окутано будущее. Не буду напоминать ни о звучавших тогда мрачных пророчествах, ни о ставших очевидными задним числом пропастях, куда мы могли свалиться, но не свалились благодаря недооцененной зрелости российского общества. Сегодня в России, при всех возможных оговорках, либеральная конституция, политические партии, парламент, частная собственность, свободный въезд и выезд, шаг за шагом выстраивается местное самоуправление, цензуры нет. Суды доступны, судьи несменяемы, что резко повышает их независимость, воссоздан дореволюционный суд присяжных, возможна апелляция в международные суды. Покончено с изоляцией от мира, в стране образовательный бум, строительный бум, свобода предпринимательства и частной инициативы, полная культурная свобода, выдающийся экономический рост. А главное, все только начинается.
В современной России сформировалась публичная сфера, в которой ведутся политические дискуссии, значительная часть которых составляет, особенно в интернет-среде, критика власти и ее представителей, действуют неправительственные организации. России удался трудный бросок от централизованной плановой экономики к рыночной. И все это внедрялось не в условиях диктатуры, а с постоянным подтверждением легитимности перемен на выборах. Это важная оговорка. У декоммунизации (включавшей восстановление рыночной экономики) везде были разные шансы на успех. Лучше выглядели шансы тех наций, для которых разрыв с коммунизмом – как правило, принесенным Красной армией – был равносилен национальному освобождению. Самобытные же «авторские» коммунизмы – Мао Цзэ-дуна, Ким Ир Сена, Хо Ши Мина, Иосипа Броз Тито, Фиделя Кастро – казались (и оказались!) куда более укорененными.
Но тяжелее всех выглядел случай России – именно России, не СССР. Здесь коммунизм царил так долго, что всякую преемственность полагали необратимо пресекшейся. Даже самая память о какой-то иной жизни, как считалось, давно угасла. Здесь не могла идти речь о национальном освобождении, ибо русский народ верил в то, что он «первый среди равных». В середине 80-х многие уверяли, что вырвать Россию из исторической западни можно лишь силовыми методами, с опорой на длительную и жесточайшую антикоммунистическую диктатуру, ведя изнурительную и кровавую борьбу с коммунистическим подпольем.
Никто не запрещает оппозиции утверждать, что всего вышеперечисленного в России на самом деле нет, что у нас полицейское государство, авторитарный режим, продажное правосудие, телефонное право, идет удушение бизнеса, удушение СМИ, удушение свобод, демократия похоронена, страна распродана на
