Но подписать мало, надо ратифицировать. Видимо, эта перспектива крепко огорчала весьма сильных людей в России. Еще в начале 2006 г. хорошо информированные депутаты Думы на вопрос, когда же Россия ратифицирует меридскую конвенцию, уверенно отвечали: «Никогда». Скрытое сопротивление было столь серьезным, что без политической воли президента ратификация оказалась бы невозможна, нашлось бы сто способов задержать ее на стадии правительственных согласований. Наконец, 9 мая 2006 г. ратификация состоялась. Но мы еще даже не на полпути. Нормы конвенций нужно имплементировать, говоря юридическим языком, в российское законодательство, после чего заставить их действовать.
Это легче сказать, чем сделать. Мощные коррупционные сети не существуют сами по себе, они во многом срослись с государственной машиной и вычленяемы с трудом. Имплементация будет идти со страшным скрипом. Но она произойдет. Бюрократическая машина во всем мире действует методом эмпирического наползания на проблему и с упрямой методичностью движется к цели. Коррупция будет выдавливаться шаг за шагом много лет. Но, как показывает опыт Российской империи, практически изжившей к 1914 г. крупную коррупцию (мелкие полицейские поборы изжить не удалось), задача эта выполнима.
Есть и другие задачи, решение которых требует таранной воли и упорства. Например, создание земельного рынка, развитие конкурентоспособного сельхозпроизводства, снижение энергоемкости экономики, уменьшение ее теневой составляющей, распутывание мертвого узла проблем ЖКХ – начни только перечислять.
На что направлены политические реформы последних лет? Их главная цель – повышение управляемости трудноуправляемой страны. Это в первую очередь относится к отказу, начиная с 2005 г., от прямых губернаторских выборов. Формирование власти в российских регионах теперь происходит по немецкому образцу: парламенты земель ФРГ выбирают глав исполнительной власти по предложению президента. Приходится признать: институт губернаторских выборов был введен в России в 1991 г. преждевременно. Правда, благодаря ему выдвинулся ряд талантливых губернаторов, но не меньше оказалось таких, для кого регион стал законной личной вотчиной. Не меньше оказалось честных, но слабых губернаторов, под носом у которых процветало расхищение ресурсов, легализация незаконных мигрантов из-за рубежа, что особенно опасно в приграничных районах, и прочие мерзости. Спросить с таких губернаторов было непросто – их выбирал народ.
Оппозиция выражает недовольство переходом на партийно-пропорциональную систему выборов депутатов Государственной думы, хотя в перспективе эта система может ей помочь: если бы уже в 2003 г. выборы проводились по этой системе, «Единая Россия» получила бы не 305 мандатов, а 239. Партийно- пропорциональная система выборов не есть что-то новое для России. Это система, сложившаяся в России еще в 1906–1917 гг., так что возвращение к ней с самого начала было моральным долгом новой России, восстанавливающей историческое преемство.
Семипроцентный электоральный барьер следовало бы признать непомерным и даже несуразным, если бы за его введением не стоял замысел подтолкнуть мелкие партии к объединению. Не видно, каким еще способом можно стимулировать появление в современной России устойчивой партийной системы. Нельзя сказать, что замысел блестяще удался, но все же одной общероссийской партией стало больше: «Справедливая Россия», вероятно, не возникла бы, не появись этот барьер.
Отменив кандидата «против всех», мы лишь стали ближе к общемировой практике. Такого кандидата нет почти нигде. Отмену порога явки тоже нельзя назвать антидемократической мерой. Наличие порога не повышало явку.
Наконец, в качестве доказательства движения к тоталитаризму оппозиция называет закон «О референдумах». Так ли это? Новый закон делает референдум нормой прямого действия. То есть итоги референдума станут обязательными к исполнению, тогда как по старому закону они носили рекомендательный характер. Да, затеять референдум станет сложнее – придумана дополнительная защита от демагогов и популистов. И все же: что усиливает этот закон, демократию или тоталитаризм?
Власть зачастую действует предельно неловко – например, разгоняя крохотную демонстрацию, на которую иначе никто бы не обратил внимания, и тем вынося ее в мировые заголовки. Еще удивительнее несомненные случаи подтасовок на выборах. Зачем приписывать жалкие добавочные проценты кандидату, чья победа и без того не вызывала сомнений? Зачем эта перестраховка, обесценивающая результат? Объяснение тут простое: «совок» не унимается. Его еще предстоит изгонять и изгонять – как изгоняют бесов.
Глава третья
Проблема портрета нации
1. Как вы яхту назовете, так она и поплывет
Российский интеллигент, при всех своих несомненных достоинствах, крайне внушаем и преувеличенно почтителен к Европе. Все бы ничего, но уже как минимум со второй трети XIX в. многие либералы, сами того не замечая, смотрят на свою родину сквозь чужие, изначально неблагосклонные очки. Это отношение мало-помалу перетекало в российскую публицистику, впитывалось сознанием в качестве доказанных истин.
Среди наших историков были, конечно, и другие тенденции, но западный взгляд (особенно на протяжении шести с лишним либеральных и радикальных десятилетий, от воцарения Александра II до 1917 г.) брал верх.
Свой вклад в антирусскую риторику внесли и основоположники марксизма – да такой, что некоторые их труды были негласно запрещены (!) к изданию в СССР[62]. Эти труды не остались, однако, не прочитанными учениками основоположников в старой России, и кое-кто из них полностью принял мнение Маркса – Энгельса о «гнусности» русской истории.
Взгляд на «плохую» отечественную историю был радостно подхвачен большевистскими смердяковыми, попал в школьные учебники, упрочился в подкорке у правых и левых (пусть и с разными мотивировками). Когда, начиная с 60-х, в СССР стали просачиваться запретные книги из-за рубежа, оказалось, что ветхие идеи продолжают жить и там, хоть и слегка обновленной жизнью. Общественный заказ и логика «холодной войны» подтолкнули развитие старых мифов на Западе в предсказуемом направлении: большевизм – естественное продолжение исторического пути России, от века прозябающей под знаком некоей «парадигмы несвободы», русская история ужасна.
Размышлизмы западных экспертов о России – упоительное чтение. Читаю статью Леона Арона (Leon Aron), слывущего крупным знатоком России, в газете «The Washington Post» от 24.12.06:
Англичанин Макс Хастингс пишет («The Guardian», 27.11.2006):
