увозил из столицы вместе с дипломом жену-немку. Да и без этого жизнь в немецком доме не проходила для студента бесследно. Так вливалась струйка немецкого духа и бытовой культуры в русскую интеллигенцию, а с другой стороны – таков был один из путей растворения немцев в русском море, их знаменитого обрусения.
Но в жизни ничто не бывает слишком гладко и мило. В романе немецкого классика Теодора Фонтане «Сесиль» говорится об участнике битвы под Плевной, немце родом, который покинул русскую армию, убедившись, что его товарищи-офицеры ненавидят и презирают все немецкое. Подобные чувства и впрямь имели место. Много путешествовавший в прошлом веке по России барон Август фон Гакстгаузен-Аббенбург (кстати, именно ему мы обязаны длящемуся уже 150 лет недоразумению с «традиционной русской общиной») объяснял эти чувства поведением остзейских немцев – надменных и вечно лезущих вперед.
Объяснение не вполне точное. После манифеста Петра III «О вольности дворянства» 1762 года, освободившего дворян от обязанности служить, русские дворяне все менее радостно шли в администрацию, предпочитая военное поприще, хозяйство или рассеянную жизнь. А вот у балтийских немцев была эта жилка – любовь к организации и управлению, и они охотно поступали на государственную службу, делая карьеру даже в самых глухих уголках империи. Поэтому для многих в России немец ассоциировался не с милым толстовским Карлом Иванычем, а с Бенкендорфом, Дуббельтом и с их уменьшенными провинциальными подобиями.
Русский сановник из немцев нередко был воплощением душителя свободы именно в силу того, что добросовестно следовал букве, тогда как русские от века следовали правилу: дурные законы должно смягчать дурным их исполнением. Как пишет У. Лакер,
Ставя себя на непростое место русских (именно русских) Шульцев, Шмидтов и Миллеров конца XIX – начала XX века, поражаешься тому, как все же ничтожно мало из них разрывались между двумя лояльностями. А уж если на вопрос: кто ты – русский или немец, сердце все же отвечало «немец», можно было просто уехать в Германию – как это сделал 120 лет назад Владимир Петрович Кеппен, будущий столп климатологической науки.
Но пришел роковой 1914-й – год начала всех наших несчастий. Буйная толпа сбросила с крыши германского посольства на Исаакиевской площади каменных (а кто-то пишет, будто даже бронзовых) коней и ведших их под уздцы Зигфридов и утопила в Мойке. Для множества жителей Российской империи – от царицы до сельских колонистов, многочисленных остзейских баронов и просто русских с немецкими фамилиями (почему-то у Михаила Булгакова обилие таких персонажей) – настали трудные времена. В начале войны прошла волна добровольной русификации: Вагенгеймы становились Вагиными, Шумахеры – Шуматовыми, Гагены – Гагиными, причем далеко не все делали это из страха. Люди верили, что идет вторая Отечественная и хотели отмежеваться от всего, что хоть как-то связывало их с врагом России. Вглядитесь в списки павших на поле боя – их печатали газеты той поры, – как много в них фамилий немецкого звучания, порой даже с приставкой «фон». Можно ли доказать преданность своей родине еще убедительнее?
Увы, даже это не предотвратило такого позорного события, как немецкий погром 27–29 мая 1915 года в Москве, с трудом усмиренный казаками. В 1915–1916 годах принимаются законы против «немецкого засилия» и «о сокращении иностранного землевладения и землепользования». Десятки тысяч человек выселяют из прифронтовой полосы и так называемых зон безопасности по берегам Черного и Азовского морей. Как оценить эти меры сегодня? У меня нет ответа. Особенно когда вспомню об одной из крупнейших диверсий мировой истории – взрыве и потоплении в севастопольской бухте новейшего русского дредноута «Императрица Мария» в октябре 1916-го. Много лет спустя открылось, что взрыв устроил инженер николаевского судостроительного завода Виктор Эдуардович Верман. Такие вещи не исчезнут, пока народы воюют между собой. Вспомним зеркальный пример – сына русской матери, уроженца Баку Рихарда Зорге.
Люди меняли фамилии и в советское время, после Гражданской войны это стало моровым поветрием – полистайте газеты 20-х годов (о смене фамилии полагалось объявить печатно). И все же перепись 1926 года, т. е. до введения паспортов, учла в СССР 1 млн 200 тыс. лиц с немецким самосознанием. В 1939-м их насчитали 1 млн 400 тыс., и слово «немец» уже было вписано в их паспорта. Присоединение перед войной Западной Украины, Западной Белоруссии, Бессарабии, Буковины и Прибалтики мало увеличило эту цифру – почти все тамошние немцы на основе межправительственных соглашений выехали в Германию. Но вот что характерно. Во время войны в Германию выехало с оккупированных земель СССР 650 тыс. так называемых
Приведенные цифры, иллюстрируя размытость этнических границ русских немцев, снова возвращают нас к вопросу: кого же считать немцами в нынешней России? Еще Лермонтов писал про одного своего героя:
В 90-е множество русских немцев уехало в Германию. Они продолжают уезжать до сих пор. Некоторые называют их «так называемыми немцами». Думаю, это неверно. Говорить так – значит ставить под сомнение право людей на свободу самосознания и личного самоопределения, право выбора страны проживания и даже право на обиду за те муки и лишения, которые претерпели их родители, депортированные в Сибирь,
Казахстан, Киргизию. Да, по переписи 1989 году более половины паспортных немцев СССР (кстати, в какой бы республике они ни жили) назвали родным языком русский, а те, кто назвал немецкий, зачастую знали его архаичную форму, притом лишь на бытовом уровне. Однако достаточно того, что они сами считают себя немцами. Это их выбор.
В Германии они уже образовали своеобразную этническую группу, и, по-моему, это хорошо. Переселяясь за Одер, их семьи, часто смешанные, часто оставившие в России русскую родню, увеличивают число нитей, связывающих наши страны. Уверен, что отъезд этих людей не так уж сильно уменьшил нашу немецкую составляющую. Русские немцы не исчезнут в новой России. Вот увидите, в следующую перепись, несмотря на миллион уехавших, к немцам отнесут себя в России ненамного меньше людей, чем в перепись 2002-го. Слава Богу, больше нет паспортов с графой «национальность», и в нашу страну возвращается понимание той истины, что этническая принадлежность – дело вольного выбора. Что же до людей, имеющих немецкую бабушку или немецкого прапрадедушку, их у нас, вероятно, миллионов двадцать. Этот простой факт делает Германию близкородственной нам страной.
Два с лишним века в Россию активно привносился немецкий элемент. Сегодня в Германию привносится элемент русский. Почему бы и нет? Старина Ницше, утверждавший, что наиболее желательная перспектива будущего – есть слияние германской и славянской рас, был бы, вероятно, доволен.
Гимн великому городу
Самое первое, что можно сказать о Петербурге, это то, что он красив. Все другие определения идут уже потом. Красота Петербурга начинается с географической карты, тут у него в мире мало соперников. Когда я вижу этот последний меридиан, до которого здесь дотянулась на восток Атлантика, эту мощную дельту реки, дающей отток излишкам вод наших великих озер, реки такой короткой, но превышающей своей
