что наполняет твое сердце счастьем. Точнее, почти все, потому что таких вещей наверняка больше, ты просто не все вспомнил. Длинная, правда?
– Угу.
– А теперь убираем центральное звено.
Он аккуратно выудил из цепочки первую зубочистку, которая символизировала мою сбежавшую невесту, переломил пополам и сунул обломки в задний карман джинсов.
– Стало твое счастье меньше?
Я покачал головой.
– Незначительно, – согласился психолог. – Все, что ты любил, по-прежнему с тобой. Нужно всего лишь заполнить образовавшийся пробел. Так, кладем твои роликовые коньки с левого края в центр – оп-ля, цепочка снова цела.
Он повернулся ко мне, положил руку на плечо.
– У тебя еще есть шансы сдать сессию и нагнать поезд. Запомни то, что я сейчас сказал, и продолжай функционировать как полноценный здоровый организм. А это оставь на память.
Он собрал зубочистки со стойки в горсть и отдал мне.
Клянусь, я хранил их, пока не использовал одну за другой по прямому назначению. Дрягин преподал мне хороший урок…
Но, увы, предложенная им антикризисная программа в моей нынешней ситуации почему-то не сработала. Ведь я продолжал сидеть на вокзале и горевать по своей любимой, уехавшей в ночь.
Разделавшись с обедом, я поблагодарил Ирину воздушным поцелуем и поднялся. На площадке у фонтана заметил суету и яркий свет. Телевизионщики что-то снимали, брали интервью. Очень интересно. Я стал подбираться поближе с явным намерением попасть в кадр, а если повезет, то и сказать в камеру несколько слов.
Вокруг фонтана стояли полукругом алюминиевые кресла. Я занял крайнее, закинул ногу на ногу, сделал вид, что скучаю. У фонтана девушка с микрофоном слушала, что говорит мужчина лет шестидесяти в зимнем пальто. Мужчина волновался, все время порывался забрать у девушки микрофон, она одергивала его, но дед снова пытался. Не знаю, о чем они говорили, но нить разговора в какой-то момент явно ускользнула от обоих – все их внимание поглотила борьба за право обладания микрофоном. Когда мужчина, наконец, закончил монолог, девушка с натянутой улыбкой поблагодарила его и отправила восвояси. Он нахлобучил на голову старомодную шапку из какого-то потрепанного черного меха и двинулся по своим делам. Оператор выключил лампу, опустил камеру. Девушка-интервьюер стала с жадностью оглядываться вокруг.
Моя жена всегда говорила, что я обладаю талантом останавливать на себе взгляд. Когда-то давно в советском молодежном журнале «Ровесник» так написали об Эдди Мерфи, пояснив, что подобными способностями обладают все гениальные актеры. Возможно, однажды это сыграло злую шутку и с самой Верой (если называть многолетний брак, закончившийся разводом и безотцовщиной, шуткой). Она увидела меня в толпе на шумной вечеринке в честь юбилея университета. Я не принимал участия в фуршете, сидел в стороне, читал книгу Юрия Козлова «Изобретение велосипеда» в старой, потрепанной и изогнувшейся от времени обложкой. Я купил ее еще в конце восьмидесятых и с тех пор перечитывал раз в пару лет, чтобы не терять цельности личности. Верка меня увидела, подошла, заговорила. К тому моменту она выпила пару шампанского и была весьма склонна к новым неожиданным знакомствам, к тому же и со своим непутевым бой-френдом только что рассталась.
– Вы знаете, что умеете останавливать на себе взгляд? – сказала пьяная Вера. – Весьма редкий дар в наших кругах. Я уже целый час за вами наблюдаю…
С тех пор я верю в это, но, увы, останавливаю на себе лишь взгляды ментов, карманников да старушек, которым нужно помочь перейти дорогу.
Но вот взгляд девушки с микрофоном останавливается на мне, примерно с пару секунд оценивает и становится теплым. Девушка шагает прямо на меня.
– Здравствуйте, телекомпания РТВ, у вас найдется для нас пара минут?
– Да, – говорю, – конечно.
– Мы хотим взять у вас небольшое интервью.
Я поднимаюсь с кресла, чувствуя, что поступил бы неправильно, позволив девушке разговаривать со мной свысока. Теперь мы с ней лицом к лицу. От нее пахнет туалетной водой «мандарина дак» – точно такими же пользуется моя любимая. Я схожу с ума от этого запаха, у меня совершенно едет крыша. Я не специалист в парфюмерии и могу ориентироваться лишь по мимолетным ассоциациям, но достаточно легкого дуновения, чтобы я вспомнил, где нахожусь и по какой причине. У меня сворачивает желудок.
Любимая, любимая… кто послал тебя, кто подарил и отнял, не поинтересовавшись, желаю ли я того, – Бог или Дьявол?
Ай, не все ли равно…
– С вами все в порядке? – спрашивает журналистка. На ее милом личике с ямочками на щеках написано беспокойство. Наверно, она уже отчаялась взять сегодня нормальное интервью у нормального гражданина.
– Да, конечно. Что вы хотели спросить?
Она суетливо поправляет свою милую голубую кофточку, заглядывает в блокнот.
– Мы делаем большой документальный фильм. О дороге…
– О железной?
– Нет, о дороге вообще… и о нашем гостеприимстве. О разных людях, которые оказались здесь по разным причинам, о гостях, о тех, кто здесь проездом. В общем, вы понимаете.
Она оглядывает просторный зал, задерживается на фонтане у себя за спиной. В центре композиции стоит древняя бронзовая воительница в шлеме и с мечом. Без воды. Оба фонтана почему-то безмолвствуют.
– Здесь комфортно, – говорит журналистка. – Вокзал – как перекресток дорог. Можно пересесть в другой поезд, который повезет тебя в обратную сторону, а можно застрять здесь навсегда, правда ведь?
Я склоняю голову, вроде как размышляю. Мне кажется это натяжкой, но, по большому счету, ей как автору виднее, тем более что я не могу окинуть взглядом всю широту замысла. Возможно, она где-то права.
– Вы готовы с нами поговорить? Если не торопитесь, конечно.
– Нет, у меня есть время, – отвечаю, – давайте поговорим.
Девушка присаживается рядом, переворачивает блокнот на чистую страницу.
– Представьтесь, пожалуйста, расскажите чем занимаетесь, куда направляетесь…
…Еще один экскурс в прошлое. Зачем они мне нужны? Что там можно изменить?
Я не стал звонить ей в то утро, когда обнаружил на тумбочке бумажку со словом «прости», потому что понимал: сбываются ее предостережения. Конечно, я был немало ошарашен и огорчен – как пел Виктор Цой, «знал, что будет плохо, но не знал, что так скоро» – однако смысла бросаться в погоню и вытряхивать из нее объяснения не видел ровным счетом никакого. Будет время – будет пища, любит повторять моя матушка.
Время пришло. Рабочий день, мы снова в сети, на своих местах. Я едва успевал отбиваться от клиентов в тот день, она же просто молчала. Возможно, тоже была занята. А я взращивал свою мужскую гордость. Пусть потрудится объяснить, а я подумаю, стоит ли прощать ее снова. Ведь прошло совсем немного времени с того момента, как мы приняли решение «попробовать»!
И она объяснилась. Написала мне после обеда, когда гордость моя уже искрошилась, как кекс, и я уже тянул руки к клавиатуре, чтобы обложить ее по полной программе.
Она: Прости меня…
Я: Опять? Подбери другое слово.
