Она: Не могу. Другого слова у меня для тебя нет.
Я: Почему ты ушла? Что случилось?
Она: Испугалась.
Я: Чего именно? Что я укушу тебя? Поведу подавать заявление? Заставлю есть собственноручно приготовленную яичницу? Чего ты всю жизнь боишься, от кого бежишь?
Она: Смешной ты…
Я: Отлично! Вот и поговорили!
Она: Я не бегу… знаю, я непредсказуема, но я не бегу. Я ищу.
Я: Кого? Где?! Я ведь рядом лежал!
Она: Да, я помню, и мне было хорошо с тобой, потому что ты согревал меня своим теплом всю ночь.
Я: А утром…
Она: …а утром я испаряюсь, любимый, и начинается совсем другая жизнь. Каждый день – новая жизнь, и каждый день все сначала.
Я: Не понял…
Она: Поймешь со временем.
Я: Ой, вот только не надо меня лечить, что за глупости! Почему я должен каждый новый день вновь тебя завоевывать? Почему нельзя тепло прошедшего дня перенести в новый?
Она: Потому что ушедший день – ушел. Сегодня все иначе.
Я: Да что за ерунда?!!!!…
Клянусь, я неистовствовал. Если бы аська могла издавать звуки, соотносимые с экспрессией текста, ко мне в офис сбежался бы весь коллектив. Я молотил по клавиатуре всей пятерней, рискуя повредить пальцы.
Она: В любви не может быть по другому. Каждый новый день не похож на предыдущий. Нельзя в одну и ту же реку войти дважды, во всем свете не найти два одинаковых отпечатка пальца, хотя нас, идиотов, больше шести миллиардов особей…
Я: Что ты несешь?!
Она: Ты злишься на меня, милый?
…Тут я спасовал. Я представил ее иронично вздернутую бровь, и это видение несколько остудило мой пыл. Не стоило мне на нее наезжать, как бы я ни злился. Да и вообще имел ли я право злиться? У нас нет друг перед другом никаких обязательств. Она меня в свою жизнь не звала, я сам пришел. Так что терпи, казак.
Я: Ладно, проехали… хотя я все равно ничего не понял.
Она: Я знаю, милый. Но ты обязательно поймешь. Чем я смогу загладить свою вину?
Я: Я подумаю.
Она: Только не бросай меня в терновый куст…
Я: Найду другой способ…
Она была права. Каждый новый день не похож на другие. И вечером, когда я встретил ее возле офиса, она выглядела совсем не так, как накануне во время нашего романтичного ужина. Я встречался с той же самой женщиной, несомненно… но будто бы с другой, и дело даже не в прическе, макияже, новом платье или туфельках. Я не могу это объяснить, даже не просите.
Я потерял дар речи. Кажется, я действительно любил ее, хотя и не мог почему-то признаться в этом даже себе самому.
– Любовь сложная штука, правда? – сказала она с улыбкой. В ее улыбке появилось что-то дьявольское.
Вечером снова был секс. Страстный, новый, не похожий на вчерашний. Она восседала на мне, как воительница на коне, она не давала мне шевельнуться, все делала сама от начала и до самого конца, пока я в изнеможении не рухнул на пол возле кровати в ее спальне. Она сверху протянула ко мне руку, провела пальцем от подбородка до пупка, там задержалась на мгновение, потом продолжила движение. Остановилась на мошонке. Я почувствовал, что снова напрягаюсь, хотя, казалось, был выжат до капли.
– Я люблю тебя, – произнесла она с тоской.
Я тяжело дышал и не смог ответить.
…Бронзовая воительница с мечом, забравшаяся в фонтан, чем-то походила на мою возлюбленную. Если снять шлем, переодеть в платье, получится вылитая она. И как я раньше не замечал!
– Итак, – говорит журналистка, поднося к моим губам микрофон, – куда вы направляетесь?
– В Адлер… из Новосибирска.
– Вы здесь проездом?
– Да, можно и так сказать.
– Как долго пробудете?
– Как получится…
Ее вопросы впиваются в меня как гвозди. У меня нет ни одного точного ответа, но девчонка все спрашивает и спрашивает, а мне приходится отвечать. Мой талант останавливать на себе взгляд и мое тщеславие, заставившие влезть в объектив камеры, сыграли теперь и со мной злую шутку. Я буду выглядеть на телеэкране полным идиотом.
Я понимаю: журналистку подослали ко мне темные люди. Тени. Это их работа, несомненно. Я даже вижу одного из них, он стоит по другую сторону фонтана спиной ко мне. Читает газету якобы, но он явно напряжен.
– А от кого зависит время вашего пребывания здесь? – спрашивает девица. Объектив камеры изучает меня, свет лампы бьет в лицо.
– Не от меня.
– Неужели? А от кого?
Ее голос становится ниже, как будто записанный на пластинке, которую притормаживают рукой. На лбу у меня выступает пот. Мне становится душно, нечем дышать. Паника.
– Знаете, – говорю, – давайте, пожалуй, закончим на сегодня. Приходите завтра, я буду ждать вас здесь, не потеряете.
Девушка ничего не отвечает. И я не смотрю на нее. Я не отрываю взгляда от темного человека. Он разворачивается ко мне, складывая газету вчетверо и засовывая под мышку. Пальцем приподнимает шляпу. Лицо его какого-то серого оттенка.
Человек смотрит на меня с вызовом. Он ждет.
– Все, девушка, я больше не даю интервью, свяжитесь с моим агентом, что-нибудь придумаем на февраль, всего доброго.
Я проговариваю этот текст скороговоркой, встаю с кресла и, не обращая внимания на оператора, продолжающего снимать меня, подхожу к человеку-тени. Пульс у меня, кажется, подскочил до трехсот ударов в минуту.
Человек смотрит исподлобья. Я едва раскрываю рот, как меня сзади за локти хватают еще двое.
– Не ори, – слышу тихий шепот в левом ухе, – топай молча и останешься жив.
Не смею возражать.
Они ведут меня по первой платформе в самый конец. На город уже опустились сумерки. Довольно зябко. Я не вижу тех людей, что сзади, потому что боюсь обернуться. Если они такие же красавцы, как мой ведущий проводник, то дела совсем плохи, потому что Темный человек в шляпе и легком плаще похож на индейца, побывавшего в передрягах: изрытое оспинами серое лицо, густые брови, плотно сжатые толстые губы, волосы, торчащие из ноздрей, суровость и жесткость во взгляде – все это убивало малейшую надежду на возможность мирного исхода переговоров. Когда мы проходим мимо здания старого вокзала, я слегка
