рассуждения.
— Я — травник, — объявил он.
Слава Богу, не экстрасенс, подумал я.
Дальше последовал краткий экскурс в науку и местные её особенности, из которого я всё равно ничего не запомнил, а завершился коротким распоряжением:
— Записывай.
Как на грех, блокнот и карандаш оказались с собой. Вот тебе и первая запись на Афоне.
Цитировать не буду. Сам не пробовал, а вдруг кому-нибудь в голову придёт проверить… Отвечай потом. Нет уж, лучше езжайте на Афон к травнику Николаю. Может, кому и для этого Афон нужен. Могу сообщить только, что список для сбора был велик и напоминал советы старых колдуний. Нет, всяких дохлых лягушек и сушёных тараканов там не присутствовало, но неизвестных и странных названий хватало. Заканчивалось так:
— Выпил — и сразу на берёзку, на берёзку. Вот увидишь, всё восстановится.
Я кивал, изображая послушного студента, и чувствовал, как за правым плечом давится от смеха Алексей Иванович.
Травник, видимо, это тоже почувствовал и строго обратился к Алексею Ивановичу:
— А у вас что?
— Я здоров, — быстро ответил тот.
— Не скажите… — с язвительностью опытного хирурга, которому только что сказали, что вырезать у вас нечего, заметил травник, и шагнул к Алексею Ивановичу.
И тут случилось очередное своевременное чудо: с лестницы, у которой мы стояли, спускались монах, обещавший экскурсию, пара комсомольцев и молодой рыжий батюшка. Монах досадовал и выговаривал молодому батюшке:
— Что ж другой-то не пошёл? Неинтересно? А такой праведный на вид, так прикладывался везде, а тут не пошёл…
— Устал… — извинительно отвечал батюшка.
Я вспомнил утомлённое лицо смиренного батюшки, который, наверное, настрадался от окружающих разговоров, смеха, басен, отвернулся, поди, сейчас к стене, закрылся с головой от всех подушкой и молится.
— Знаете, — обратился я к травнику, — спасибо вам, конечно, это всё здорово, что я записал, но тут нам экскурсию обещали…
— Да-да, конечно, — как-то быстро согласился трапезарий и протянул пакет: — Это вам.
— Что это?
— Виноград, яблоки, кушайте, очень полезно.
«Ага, мне с сахарным диабетом только виноград и трескать», — подумал я, а вслух сказал:
— Подождите, — и опрометью бросился наверх.
Растормошив рюкзак, извлёк очередную бутылку, виноград вывалил на газету, в которую она была завёрнута, бутылку же переложил в чёрный пакет, в котором принёс виноград, и выскочил на улицу.
Нет, сначала сказал молча наблюдавшим за моими действиями хохлам: «Угощайтесь!» — указал на виноград, а потом — выскочил.
Травник внимательно разглядывал Алексея Ивановича, тот не сдавался и тайн не выдавал.
— Возьмите, это от нас, — передал я пакет.
— Спасибо, — ответил травник и растворился в наступающих сумерках.
А Алексей Иванович наконец-то захохотал. Даже экскурсионная группа, отошедшая немного вперёд, остановилась и удивлённо обернулась. Так мы их и догнали.
— Можно с вами? — попросил я, стараясь прикрыть всё ещё сотрясающегося Алексея Ивановича.
— Что это вас так развеселило? — подозрительно спросил монах.
— Да мы тут сейчас с вашим травником общались, — пояснил я и добавил: — Весьма неординарная личность.
— А-а, с Николаем, — облегчённо вздохнул монах, поняв, что смех не имеет к нему отношения. — Присоединяйтесь, а то вот тут некоторые устали, видите ли… Можно подумать, каждый день на Афон приезжают… — Но мы уже выходили за ворота монастыря.
Лёгкая вечерняя дымка приспустилась на Афон. Ещё было светло, но окружающее уже поменяло краски, словно приставил к глазам стёклышко, нельзя сказать, что всё вокруг померкло, скорее, наоборот, обострилось и приобрело налёт таинственности и юношеской мечтательности, когда грезится о дальних странствиях, приключениях и морских пиратах.
Сразу за стенами монастыря потянулись двухэтажные домики, как-то необъяснимо похожие на рабочие посёлки подле какого-нибудь кирпичного заводика в глубине России. Было едва уловимое ощущение временности этих жилищ, тем более в видах могучего монастыря, и в то же время не покидало чувство, что эти времянки могут простоять века. Мне вдруг показалось, что они стоят тут со времён Пелопонесской войны, а то и долее. Да и так ли уж давно была та война?
— Здесь рабочие живут, — пояснил монах.
— Какие рабочие? — удивились мы.
— Строители, в основном, ну, подсобные разные, кто монастырю помогает.
— И Николай тут живёт?
— Травник который?
— Ну да, травник.
— И Николай.
— А давно он тут живёт?
— Осторожно, тут ступенька. А теперь срежем немножко, пройдём за домами.
Свернув с дороги, мы перелезли через заборчик, потом прошли сквозь заброшенный сарай, выбрались на крышу другого домика, прошли по ней, спрыгнули — прямо казаки-разбойники какие-то. А куда мы, собственно говоря, идём?
— Вот, здесь старинное кладбище, — сказал монах, обводя рукой небольшую поляну, и правда, увенчанную несколькими приземистыми крестами.
— А мы слышали, что умерших монахов в яму складывают, а потом достают и смотрят, сгнили кости или нет?
— Какая яма! — усмехнулся нашему невежеству монах. — Вот через три года откопают и действительно посмотрят: если кость желта, то череп переносят в усыпальню, а если черна, то считается, что Господь не принял инока, кости закапывают снова и начинают усиленную молитву. А я вас привёл к могиле недавно почившего старца. Очень почитаемый был старец… — монах оборотился к одному из крестов и замолчал.
Мы, действительно, стояли у креста, но никакого привычного холмика не было, земля была ровной, только видно, что её недавно тревожили. Мы перекрестились и не знали, что делать дальше.
— Ну, что стоишь, — обратился монах к батюшке. — Давай литию отслужим. Или наизусть не помнишь?
Батюшка немного смутился.
— Как же не помню?
— Ну так начинай. Только погоди, свечи зажечь надо. — Перед крестом и в самом деле стояло три свечи. — Спички-то есть?
Спичек ни у кого не оказалось.
— Э-эх, — досадливо вздохнул от нашей никчёмности монах.
— Зажигалка есть, — сказал Алексей Иванович.
— Куришь? — спросил монах.
— Борюсь.
— Ну-ну, зажигай.
Алексей Иванович зажёг свечи, и они загорелись ровно и ярко.
— Начинай, — дал команду батюшке монах, и тот, уже поборов смущение, возгласил.
Я, конечно, подозревал, что в могучем теле рыжего батюшки должен обитать могучий голос, но он
