– Не твоё дело! – прорычал Сташин и стукнул кулаком по столу. – Думай о своих датах, о своих статьях и сроках!
– Вот видите, вы гневаетесь, – спокойно ответил Андрей. – А это смертный грех. Моё дело что, оно маленькое. Прихлопнул… скажем, животное, так ведь это не человек, а скотина. Мне покаяться, и всё простится. Чем больше проступок, тем сильнее раскаяние. У самых великих грешников есть все данные стать величайшими святыми. Таким образом, все мои прегрешения – прошу учесть, не смертные грехи – все нечистые поползновения плоти и духа, это простой продукт, из которого и возникает святость. Все дело в том, чтобы собрать его, обработать, и слепить из него зримую статую покаяния. На это понадобится всего одно мгновенье – в случае полного и глубоко искреннего раскаяния.
Переведя дух, он закончил следующими словами:
– Теперь такой вопрос начинается, гражданин следователь: кто из нас двоих больший христианин – я или вы?
Сташин долго смотрел на Андрея немигающим следовательским взглядом. Потом сказал печально:
– А я думал – мало тебя били по башке. Оказывается – нет, порядок.
– Об этом хотите поговорить?
– Вижу, остались силы на юмор. Что ж, давай пошутим. Подруга твоя, Альбина Евсеева, говорит, что деньги за убийство Кондаурова передавал Никитину ты. Зачитать её показания?
«Кто такая Альбина Евсеева?» – подумал Андрей и задал вслух этот вопрос.
– Ты от всех своих подруг открещиваешься? – с издевкой переспросил следователь. – А знаешь, почему она так откровенна с нами? Потому что осознает свою вину, и хочет снисхождения. А почему так? Потому что из-за задержания срывается её поездка в Италию. Она готова на всё, чтобы поскорее выйти и уехать. Так- то. Ну, что, готов к признанию? Признаешься по Урюпинску, я порву показания Евсеевой.
– Альбина – инсинуация. Поэтому вы не торопитесь делать очную ставку с ней. Думаю, эта муля скоро лопнет.
– Что-то ты разговорился. Пора тебя из карцера переводить обратно в общую камеру – к живым свидетелям твоей расправы. К тому же, нам стало известно, что тренировался ты в секции рукопашного боя. Твой тренер, Воронцов, как раз практикует приемы, которыми ты воспользовался, чтоб умертвить свои жертвы.
Андрей подумал о том, какие действия могут предпринять Второв и Трегубов, чтобы его выручить, и прямо выразил свои мысли.
– Думаю, будут санитарные потери. Одним свидетелем станет меньше. Не удивлюсь, если мы потеряем Фролкина. У меня будет железное алиби – я буду в карцере, или в медпункте. А тот, кто поможет Фролкину завершить земной путь, возьмет на себя предыдущие эпизоды – Оглоблина и Шишакова. И свидетели это подтвердят.
И, бросая оценивающие взгляды на красоток, сфотографированных рядом с Рубайловым, добавил:
– И в терминах мы с вами расходимся. Вы говорите – «расправа, убийство». Я бы сказал по-другому. Элиминация, селекция – так будет правильнее. Опять же, своего мнения я не навязываю.
– Ничему тебя жизнь не учит, – проговорил Сташин по-учительски вразумляюще. – Наглеешь день ото дня.
– Я не наглею, а строю догадки. А жизнь – она не для того, чтобы учиться. Наоборот, учёба – для того, чтобы сберечь и улучшить жизнь
– Ничем тебя не проймешь, умник ты эдакий. Куча свидетелей, тебе всё мало. Говорухин, Потапова, Самойлова.
– А что Самойлова… Кто она такая? Так, пописать вышла. А что скажет коллектив? Начальник СМЭ, эксперты, санитары, лаборатория… Против коллектива она ничто. Что она там видела, кого не видела, – какой мираж, мне неизвестно. Знаю, что взгляды её пришли в противоречие со взглядами сотрудников учреждения, в котором она работает. Не сможет она в одиночку разложить сознание целого коллектива.
– Словоблуд ты, демагог. К тому же нахал.
– Напротив. Пытаюсь говорить на понятном вам языке, как филолог с филологом, и всё без толку.
Тут зазвонил телефон.
– Здравствуйте, Петр Лаврентьевич.
Услышав голос прокурора, Сташин весь подобрался, сосредоточился. Ему было сказано, чтоб оставил в кабинете адвоката. Сташин возразил – мол, были определенные нарушения. Перебив его, прокурор заявил, что сегодня будет так, а дальше – посмотрим. И положил трубку.
Отвернувшись к окну, Сташин долго сидел, задумавшись. В дверь постучали. Реакции не последовало. В кабинет вошел Аркадий Семёнович. Посмотрев на безмолвно сидевшего следователя, уселся на стул.
– Задействовали свои связи, – небрежно обронил следователь, повернувшись. – Думаете, поможет. Ну, ну…
– Мне нужно ознакомиться с делом, – сказал Аркадий Семёнович.
– А мне нужно, чтобы подследственный дал признательные показания. Я – хозяин. Что будем делать?
– Мне больно дышать, – счёл нужным сообщить Андрей. – Шестнадцать дыхательных движений в минуту, каждое движение причиняет мне боль. Я харкал свежей кровью, она шла не из носа, не из челюстей, не из прикушенного языка. Кровь шла из лёгких. Полагаю, это травма легких. Кроме того, меня мучают сильные головные боли. У меня кровь в моче. Всё это, опять же, из-за нанесенных побоев. Мне нужен врач. Если не собираются оказывать медицинскую помощь, пусть дадут письменный отказ. Чтобы потом – в случае чего – не было такого, что «мы не знали, он не жаловался». А то устроили ГУЛАГ, манечка стебает.
Лицо следователя стало покрываться малиновыми пятнами. Когда они спустились по шее до воротника, Андрей спокойно добавил:
– Давайте – чтоб адвокат слышал – угрожайте мне расправой сокамерников, чего уж там!
Адвокат добился принятия заявления о нанесении телесных повреждений и жалобы на действия следователя. Заявление принял оперуполномоченный Костин, отметку о принятии жалобы поставили в приёмной областной прокуратуры.
Костин оформил направление на судебно-медицинскую экспертизу в Бюро СМЭ. Освидетельствование проводил заведующий отделением экспертизы живых лиц Кирилл Михайлович Михайлов. Описав синяки, ушибы, и ссадины, он оформил направление на клиническое и инструментальное обследование. В медсанчасти МВД было сделаны анализы мочи и крови, сделаны рентгеновские снимки, спинномозговая пункция, УЗИ, ЭКГ, ЭЭГ.
На рентгенограмме легких обнаружили сдавление правого лёгкого жидкостью и воздухом. Поставлен предварительный диагноз: «гемопневмоторакс». Сделана пункция лёгкого, воздух откачали.
На следующий день снова сделали рентгеновский снимок легких. Та же картина, воздух продолжал подтекать из поврежденной части легкого. Была сделана повторная пункция, и принято решение об оперативном вмешательстве. В выписном эпикризе к диагнозу «гемопневмоторакс» добавился еще один – ушиб головного мозга, рекомендовано лечение в профилированной клинике. Операция – сегментэктомия правого лёгкого – была выполнена в торакальном отделении областной клинической больницы.
На основании полученных данных Михайлов в своём заключении написал о наличии у потерпевшего опасных для жизни повреждений.
Глава 50
Сташин, Зюбенко, и Галеев, стояли у здания следственного управления областной прокуратуры. Сотрудники трёх разных ведомств обсуждали дело, объединившее их.
Казавшееся ясным, оно в одночасье стало сильно запутанным, однако собеседники пришли к единодушному мнению, что эта путаница в конечном итоге как нельзя лучше позволит разобраться в этом сложном вопросе.
Говорухин позвонил Сташину и сказал, что уехал на три месяца из города. До своего приезда просил не считать свои показания достоверными, – он не уверен, что подследственный Разгон – тот самый человек, который продал ему микросхемы. Потапова, продавщица Урюпинского магазина «Промтовары», отказалась от своих показаний. Самойлова, медрегистратор Бюро СМЭ, изменила свои показания. Теперь она
