смотре-еться, как в зе-еркало. Ну, когда он там у Аркадия по тексту понимает, что он все-таки челове-ек… Ой, Кайчик, ты дай мне свою одежку до завтра, а? Тебе же не жа-алко?
Завладев пончо Кая, Настя, ковыляя, как большой паук, утащила его в угол подвала и там затихла.
Остальные продолжили обсуждение будущей программы.
– Вам письмо, – девушка на рецепшене мило улыбнулась.
Кай автоматически ответил на улыбку, а потом, жестко прищурившись, разорвал конверт и развернул крупно отпечатанный на принтере лист бумаги.
«Иннокентий, если хочешь увидеть Ольгу живой, забери крест и прочее, и давай меняться. Время и место обсудим позже.»
Подписи в записке не было.
– Скажи, скажи, это правда, это ты наверное знаешь? Девочка действительно жива? Я ведь говорила с этими… Господи, какие же они омерзительные, плебейские! Особенно эта их новая покровительница, жена какого-то нефтяного нувориша! Ни капли вкуса, ни капли такта, толстая, вся увешанная какими-то дешевыми стекляшками… И дизайнер – ходит как корова, растягивает слова по- скобарски, все время словно спит. Меня там у них едва не вытошнило. Неудивительно, что девочка не смогла там! Пыль, нищета духа. Юноши, все, кроме одного, с дебильными лицами. Все – со двора объедков… Но они ведь тоже ее ищут, даже наняли какого-то человека – и ничего, так я поняла – ничего. Зачем им мне врать, ведь я им предлагала – все… Ты уверен?
– Теперь да, мадам. Уверен. Я знаю, как вас это волнует и не стал бы вас понапрасну беспокоить, не проверив все. Похоже, девочка действительно нашлась, но…
– Что – но?! Если она нашлась, то я не желаю слушать никаких «но»! Когда она будет здесь, у меня?
– Видите ли, мадам, мне очень жаль, но девочка отыскалась в таком месте, откуда ее, боюсь, невозможно будет выпустить на эстраду и сделать из нее звезду, как вы, кажется, предполагали…
– Ерунда! Напугал! Я все знала про нее с самого начала и за деньги вытащу ее из любого сумасшедшего дома. Наоборот, за это она еще больше будет мне обязана и благодарна!
– Но она не в сумасшедшем доме, мадам, и полагаю, просто не согласится…
– Да ты скажешь мне, наконец, или я тебя сейчас просто пришибу!
– … В конце концов ребята выбрали для обкатки не очень большой, но довольно престижный и популярный в определенных кругах зал. Называется «Средняя рогатка». Там было трудно идеологически. Это андеграунд, панк, рок и всякая такая лабуда. Ты понимаешь, я все равно никогда одно от другого не отличу. У меня же слуха нет и только одна градация для оценки: вот это я могу слушать, а вот это – нет. Скажу честно, у меня не получилось с ними договориться. И у Владимира – тоже. Они нас просто презирали на уровне физиологических ферментных выделений, как полосатый помоечный кот презирает сидящего на подоконнике за стеклом перса. Получилось – у Кая и Аркадия. Наверное, они достаточно дезадаптивные. А может быть – по-другому пахнут.
Наши ребята, они вроде бы вообще лишены честолюбия и согласны были выступить у них «на разогреве», то есть сначала – это, если ты не знаешь, по их стандартам самая проигрышная очередь. Я лично этого вообще не понимаю, по-моему, как раз хорошо – у зрителей еще восприятие свежее, но у них считается – плохо. Может быть, потому, что зал еще в судорогах не бьется, и его еще надо до этого довести. Но «Детдом» все-таки уже известная группа, и устроители всего этого поставили его в середину – чтобы ни рыба, ни мясо.
И поимели, как и можно было предположить, культурный шок.
Представь: прямо перед нашими выходит на сцену довольно известная и довольно старая группа (я знаю, потому что твой Никитка ее еще несколько лет назад слушал) и поет свою новую, в такт всему прочему песню. Зал уже достаточно «разогрет», ревет, приветствует их. Пиво льется рекой. Текст такой:
Все понятно, да? Залу тоже все понятно. Певцы на сцене в каких-то драных джинсах, в майках с рожами, изгибаются, подпрыгивают, брызгают в зал слюнями. Зал приветствует кумиров, стучит ногами, сплевывает хабарики на пол и открывает новые жестянки. Здоровый подростковый протест молодых павианов. Агрессивная толпа, блестяще описана зоопсихологом Конрадом Лоренцем.
И вот на сцену выходят Егор со своей балалайкой (или как она там называется?) и Женя с гитарой, а Дмитрий с Владимиром и инструментами прячутся где-то в тени. Больше на сцене ничего нет, но Игорь- осветитель делает со светом что-то такое, отчего кажется, что сцена и весь зал как-то раскачивается. И Егор с его добродушно-дебильной физиономией начинает негромко рассказывать:
– Господи! «Огромное небо»! – ахнула Ирка. – Как же они решились?!
– А вот так и решились. У Клавдии Петровны сохранился проигрыватель и пластинки. Они неделю сидели и слушали старые песни, выбирали… Дальше там, если помнишь, у них прямо над городом у самолета отказал мотор. Здесь Егор с Женькой как будто просыпаются и за их плечами из полутьмы появляются остальные, и даже Кай (удивительно, но оказалось, что он тоже умеет петь – ему главное слова выучить, а то, что у него акцент, это всем даже нравится). Нарастает тревога, и сцена раскачивается все быстрее…
Взрыв они, кажется, оформили все той же Любашиной пиротехникой. После него в зале стояла такая гробовая тишина, что, казалось, они там все просто взорвались и умерли… Конец этой песни помнишь? Они в нем ни слова не изменили.
– «Огромное небо, огромное небо, огромное небо – одно на двоих…» – прошептала Ирка и вытерла слезу в углу глаза.
– Они собирались начать свое выступление с «Маугли». Но Владимир переиграл в последний момент и ты понимаешь,
Дальше уже пошел в чистом виде культурный шок, потому что после «Огромного неба» зал просто не знал, как реагировать
