начал просто оседать, сползать на пол от эмоционального перегрева. Тогда они спели «Конфетки». Без Ольги, просто рассказывали всю историю. А потом Дмитрий сел к роялю, Владимир в белом костюме встал рядом и запел старинный, из 18 века романс:
А осветитель Игорь включил ту самую звезду, на которую всегда пела Ольга, и все, кто хоть что-то про «Детдом» знали, поняли, к кому он обращается, и передали тем, кто не знал. А Владимиру Кай на весь романс позволил всего один единственный жест – в самом конце он развязывает галстук, который у него был на шее повязан по- старинному (Настя два дня по картинке из старого журнала училась завязывать), и который как будто бы его душит, и так стоит, опустив руки и без всякой экзальтации…
… Ну, а потом начал прыгать Кай.
Тут у них у всех, конечно, просто рты пооткрывались. Все-таки они на концерт шли, а не на балет, и не на латинские танцы, и не на демонстрацию искусства Шао-Линя… Готова спорить, что слов «Красного цветка» никто не слышал и не запомнил. Хотя слова вообще-то хорошие. Про то, как человеку распознать в себе зверя и научиться жить с ним, не давая ему подчинить себя. И музыка тоже ничего себе… Но все, конечно, смотрели только на Кая. Как он вылетел в самом начале из этого огромного Красного Цветка (Идея Владимира, дизайн Настькин, пиротехника Любашина – огромные нарисованные хищные лепестки и красные с желтым искры из середины), так я и сама глаз от него не могла оторвать, хотя и видела сто раз на репетициях. Надо признать – танцевал он там или не танцевал, но все было именно о том, что Аркадий для него сочинил – борьба человека и животного в одном теле, в одной душе. И когда человек в конце концов победил и он поднял как-то этот Красный Цветок в виде символа своей победы (фаллический символ, но я держу его в своих руках – кто бы спорил!) – вот тут-то тинейджеры наконец и взревели! Оторвались на полную катушку. Я думала, что стропила рухнут или еще что. Во всяком случае все милиционеры, которые снаружи дежурили, вбежали в зал с дубинками наперевес – это я своими глазами видела…
Кого мне было искренне жаль, так это те две группы, которые должны были после них выступать… Слушай, Ирка, а чего ты сама-то не пришла поглядеть, и я тут теперь должна тратить цветы своей селезенки, тебе концерт пересказывать? Подумаешь, что молодежный клуб, посидела бы, вспомнила молодость… Помнишь, как мы на «Машину Времени» на стадион ходили?
– Помню, конечно, помню… «Вот! Новый поворот! Что он нам несет?…» – Ирка притопнула толстой ногой. – Я бы хотела, Светочка, честное слово, хотела… Но у меня балансы, понимаешь, балансы на работе были. Мне никак… Но я, честное слово, очень за них рада! И за тебя!… Только вот Олю-то так ведь и не нашли, да?
Светка кивнула.
– Ой, как мне ее жалко… – вздохнула Ирка. – Прямо слов нет как… Всех жалко! Ты про Ленку-то нашу слыхала?
– Слыхала, конечно, – Света подняла плечи к ушам, демонстрируя крайнюю степень недоумения. – До сих пор поверить не могу!
– А я, если хочешь знать, Ленку понимаю. Только вот никак не могу в толк взять, зачем ей этот кавказец, или кто он там, понадобился.
– Ну как же? – удивилась Светка. – В этом соль. Если не кавказец, так зачем же от Демократа-то уходить? Жила бы себе спокойно в четырехкомнатной квартире со всеми удобствами…
– Нет, – упрямо сказала Ирка. – Я понимаю, но – без кавказца. Я бы, если уж решилась, одна жила.
– Почему же так, Ира? – осторожно спросила Света. – Мне казалось, ты одиночества как раз не любишь. Ты же привыкла всю жизнь заботиться о ком-то. Что б ты одна-то делала?
– А ничего! – ответила Ирка. – Приходила бы с работы и на диване валялась… Ты только пойми, Светка, ну хоть попробуй понять: я же за всю свою жизнь
– Так готовь другое что…
– Ну так у Володи же работа физическая, ему много есть надо. Он после смены один может кастрюлю борща съесть. Не стану ж я себе отдельно, что повкуснее готовить, а на всех – денег не хватит.
– Ирка, да ты ж неплохо бухгалтером зарабатываешь! – удивилась Светка. – И Володя, насколько я знаю, не тунеядствует, и когда не пьет, все в дом несет.
– Когда не пьет… Вот именно! – скривившись в гримасе, воскликнула Ирка. – А почем я сказать могу, когда он пьяный будет, когда – трезвый! Столько лет, и все равно – не угадаешь. Все время боюсь, все время беды жду не разбери поймешь откуда. Каждый день, каждый вечер, изо дня в день, из года в год: по ночам вздрагиваю да кошмары смотрю, по утрам саму блевать тянет, как будто с похмела. От запаха этого вечного меня просто колотун бьет, бывает даже мерещится там, где и нет ничего. Хоть в бухгалтерии у нас, где вообще одни тетки. Анджа говорит: нюхательные галлюцинации у сумасшедших – самые страшные, прогноз плохой. А какой у меня прогноз? Даже если и есть сегодня деньги вроде бы лишние, я их в комод прячу, на черный день, потому что как знать – что завтра будет? Напьется или не напьется, принесет денег или не принесет? А если вовсе сляжет, с ума спрыгнет, или цирроз? Не молодеет ведь мужик. От алкоголизма сразу-то не помирают, на одни лекарства денег сколько нужно. И уход, мне ведь не разорваться. Вон ты же сама про Романа рассказывала. И Люську еще три года как минимум тянуть… Как потратить теперь на что-нибудь красивое, веселое, без чего обойтись можно? Страшно! И Никитка еще… Как поругается с очередной бабой, так куда же – домой возвращается, к Люське в «детскую» комнату, а она же взрослая уже девушка, лечь, раздеться, всякое такое, а он вообще мужик, пока нету – она его и забыла почти. Да как придет, от него еще и чужой бабой пахнет. И в одной комнате! Тут сразу такое начинается – шум, гам, вдрызг гормоны, как Анджа бы сказала, едва до драки не доходит, а кому мирить? – мне, конечно, мои дети-то! По уму, конечно, надо бы, чтобы Никитка с Володей в одной комнате, а мы с Люськой – в другой, да только как Володе-то такую свинью подложить, ведь Никитка-то ему и вовсе никто, не родной? Он придет с работы, устал, подремать хочет, а Никитка музыку эту свою дурацкую до ночи крутит, и телевизор смотрит. Володя-то и сам не прочь, да он все футбол, новости, да про природу, а Никитке – музыка, боевики да ужастики. Два телевизора – мне и места нет. Я, ты ж знаешь, сериалы всякие люблю, и про любовь, и чтоб пели, и чтоб красиво. Не помню, правда, чтоб хоть один сериал целиком посмотрела. Я же вообще-то аккуратистка, у меня папа военный был, и меня приучил: мне нравится, чтобы все по полочкам разложено, полы намыты, занавески настираны, у каждой вещи – свое место. Какое там! Молодая была – плакала даже от злости: ну никак не получается! Только все разложу, намою, так они сразу р-раз и … там носок вонючий заткнут, тут лужа с ботинок натекла, Вовка пьяный в туалете не спустил, а здесь дети у телевизора орехи грызли и суп ели, так и оставили… Потом уж и стараться перестала. Утешаю себя: хорошо хоть не случилось сегодня ничего страшного, день прошел – и ладно. Вот так каждый день и считаешь все, и думаешь: где порвется? Там или там? Хорошего уж и ждать сил нет. И сделать ничего нельзя, только крутиться и крутиться, как белка в колесе… А вот если бы я вдруг одна оказалась, так я бы все спокойно разложила, просчитала, сделала бы в квартире или хоть в комнате красиво, купила бы себе листьев зеленых и мяса, и хлеба из пяти злаков, чтобы не толстеть, и пирожных со взбитыми сливками, и каждый месяц с получки сразу бы на еду откладывала и на оплату коммунальных счетов, и на остальное покупала какую-нибудь одну обновку не на рынке, а в хорошем магазине. В кино бы сходила, в Вологду бы к тетке старой съездила, подарков отвезла, погуляла бы там, свободная, по улицам, по сторонам поглазела, храмы бы вологодские обошла. Красивые они в Вологде, теплые, утешные, с питерскими не сравнить, я ведь с детства помню, как с бабой Нюрой в церковь к реке ходили… А может быть, и вообще в Швецию или в Данию съездила бы на пароме. Ходила б там вся такая по палубе, в обновках, с перманентом и умной книжкой под мышкой (книжку я бы у Анджи взяла и читала в свободное от экскурсий время). И не снились бы мне никакие кошмары про мужнину пьянку, а наоборот, всякие дорожные впечатления и Ганс Кристиан Андерсен… И зачем мне тут кавказец, разобрать не могу!
– Бедная ты, бедная Ирка! – с искренним сочувствием воскликнула Света. – Да зачем же тянешь-то все это действительно? Бросила бы давно пьяницу своего…
