женой. – Боюсь, что новые междоусобицы не обойдут нас стороной. Ну почему всегда так? Едва только справишься с одной напастью, тут же на горизонте появляется другая.
Апама вздрогнула.
– Что ты имеешь в виду?
Селевк начал читать ей то, что более всего его взволновало:
– «Траур по случаю смерти отца послужил мне с братьями предлогом для того, чтобы удалиться со своими надежными друзьями от двора и отправиться в окрестности Пеллы в наш дом, находящийся в лесной глуши. Здесь мы решили обсудить план действий по свержению Полиперхонта. Перед нашим отъездом Полиперхонт пригласил меня к себе и предложил сотрудничество. Что за вид был у него! Щеки висят, глаза давно выцвели, зубы почти все выпали. Какой из него регент? Я научу наших врагов уважать род Антипатра. Я отказался вести с ним какие-либо переговоры, сославшись на скорбь по отцу. Сказал, что приду через несколько дней. Я уяснил из нашей встречи главное: Полиперхонт боится меня и братьев. На семейном совете мы решили занять Мунихию и приступить к осаде всех афинских гаваней. Гарнизон в Мунихии должен находиться под нашим командованием, чтобы из Греции направить удар против Полиперхонта и его единомышленников. Когда ты получишь это письмо, я уже буду находиться на пути в Египет, чтобы просить поддержки у Птолемея, который стал мужем моей горячо любимой сестры Эвридики. Затем встречусь с Антигоном. Отец принял правильное и своевременное решение выдать нашу сестру Филу за Деметрия. Свадьба состоялась незадолго до его смерти. Призовем в союзники и Лисимаха, мужа нашей третьей сестры – Никеи. Селевк, я возлагаю большие надежды и на твою поддержку».
Селевк оторвался от письма и поднял голову. Лицо его было хмурым.
– Антипатр хорошо понял, насколько полезны брачные союзы, – усмехнулась Апама. – Ты поддержишь Кассандра?
Селевк вздохнул.
– Сделаю вид, что поддержу. Кассандр, как и прежде, вызывает у меня беспокойство. Он коварен и хитроумен. Но меня больше беспокоит не он. Сейчас Кассандр нуждается в моей поддержке.
– Тогда кто же?
– Антигон. Кассандр сообщает в письме, что перед своей кончиной Антипатр поручил Антигону верховное командование царской армией, чтобы продолжать войну против остатков войск Пердикки.
– И почему это сообщение так тебя встревожило? Я думаю, что Антипатр был уверен в полной преданности Антигона.
– Или был вынужден подчиниться его требованиям. Этого я не исключаю.
Селевк хорошо помнил Антигона. Он был одним из немногих военачальников, манера поведения которого Селевку была более всего ненавистна. Антигон редко держал свое слово, а, главное, его поступки были всегда непредсказуемы. Он был скрытен и действовал исподтишка. После каждой встречи с Антигоном у Селевка надолго сохранялось чувство неприязни к Одноглазому.
– Со смертью Антипатра исчезла всякая надежда на прекращение междоусобных войн.
– Ты так считаешь?
– Я это чувствую. Союз Кассандра с Птолемеем после его женитьбы на Эвридике и Антигоном после женитьбы его сына на Филе предвещает серьезную борьбу с регентом Полиперхонтом, ставшим после смерти Антипатра сторонником царского дома.
– Селевк, – взглянула Апама на мужа, – у нас еще достаточно времени, чтобы все обдумать и принять верное решение. Главное, что мы вместе.
Селевк впервые за время беседы улыбнулся.
– Такие, как Кассандр, не проигрывают, – произнесла Апама. – Полиперхонт выпустил Кассандра и его братьев на волю из Македонии. Теперь он наверняка проиграет. Тебе выгоден союз с Кассандром.
– Но он жесток, – печально сказал Селевк. – Он перевернет вверх дном всю жизнь в Македонии и сметет неугодный ему царский дом. Дорогу к власти Кассандр будет прорубать мечом, спокойно перешагивая через горы трупов. Он никогда не будет верным кому-либо, кроме самого себя.
– Но мы ведь далеко. Мы в Вавилоне! – Апама крепко поцеловала Селевка.
Она встала и подошла к одному из кресел, на котором под яркой шерстяной накидкой безмятежно спал маленький леопардик. Когда Апама взяла его на руки, зверек лениво потянулся и открыл глаза.
– Это тебе мой подарок! Он скоро вырастет и будет надежно тебя охранять.
Подарок пришелся Селевку по душе. Неменьший восторг вызвал и рельеф.
– В царском музее среди произведений искусства, собранных великим Навуходоносором и его предшественниками, он займет достойное место.
– Син-Эрис рассказывал мне, что самый древний памятник, находящийся в музее, относится ко времени почти за две тысячи лет до Навуходоносора.
– Знаю. Об этом мне рассказывал коллекционер и ценитель прекрасного Птолемей, когда мы с ним знакомились с сокровищами царского музея. Это две дворцовые статуи правителей города Мари, разрушенного Хаммурапи.
– А мне, – улыбнулась Апама, – больше всего в музее нравится скульптура базальтового льва, стоящего на поверженном человеке.
Они рассмеялись. Апама, обняв Селевка, шепнула:
– Ты очень похож на этого льва. Увидишь, что все твои враги будут повержены.
«Как она чудесна! – подумал Селевк, с любовью глядя на жену. – Спасибо тебе за этот подарок, Александр!..»
Апама находилась в самом расцвете сил, здоровья и молодости. Возвратившись в Вавилон, она обнаружила вскоре, что снова станет матерью. В этот же день Апама приказала выкрасить двери в своей спальне в красный цвет, который, как она верила, предохраняет от злых духов. Узнав о зарождении в своем чреве новой жизни, она стала ежедневно совершать длительные прогулки, переодеваясь в одежду простой горожанки: длинное широкое одеяние красноватого цвета, собранное в складки широким поясом, и прикрывающее лицо, легкое, тонкое покрывало, прикрепленное к высокой прическе так, что оно облегало весь стан, закрывая плечи и спину. Верная Амитида была собеседницей в этих прогулках, а рабы надежной защитой на улицах многолюдного города. Апаме нравилось бродить по жилым кварталам с красивыми названиями: «Рука небес», «Обитель жизни»…
Посреди Вавилона, разделяя город на две части, протекал Евфрат. Апама со своим окружением любила гулять по набережной левого берега, носящей священное название Арахту. Син-Эрис в одной из бесед поведал, что сооружение вавилонских набережных и моста через Евфрат было осуществлено по повелению мудрой царицы Нитокрис, супруги царей Навуходоносора и Набонида. Нитокрис возвела вдоль обоих берегов реки набережные, поразительные по величине и красоте. Прогуливаясь, Апама думала, что можно совершить, чтобы оставить о себе достойную память. Но мысли ее неизменно возвращались к мужу и сыну. В помощи им стать великими правителями видела она свое предназначение.
В своих ежедневных путешествиях по городу Апама не обходила своим вниманием базары. Чем ближе подходила она к базару, тем многолюднее становилось движение на улицах. Двигались повозки, запряженные ослами, мулами и волами, шествовали вьючные караваны из верблюдов. По Евфрату сновали похожие на круглые щит гуфы, нагруженные бочками с пальмовым вином, и рыбачьи челноки.
На вавилонских базарах можно было купить практически любой товар. Места торга были сосредоточены около городских ворот. Возле них в прилегающих улицах, переулках и тупиках разместились лавки, ремесленные мастерские, питейные дома. От зари до зари, пока городские ворота были открыты, гудел, как улей, красочный восточный базар. Здесь продавали, покупали, торговались, клялись, проклинали, ссорились, мирились, надували друг друга горожане и сельские жители, разносчики, лоточники, лавочники, ремесленники. Здесь толпилась разноплеменная и разноязычная масса людей, говорящих на разных языках, но отлично понимающих друг друга. Жизнь научила их владеть, по меньшей мере, двумя языками – арамейским и вавилонским. Торговались обычно на арамейском, сделки записывались либо по-вавилонски – на глиняных табличках клинописью, либо по-арамейски – краской на кусочках пергамента, кожи, папируса, дощечках, глиняных черепках-остраконах.
Апама прислушивалась к беседам, жадно впитывала все происходящее вокруг. Неожиданно как-то раз она стала свидетельницей разговора двух торговцев, только что прибывших в Вавилон из разных мест.
Высокий мужчина с обветренным лицом, похожий на грека, говорил:
