то я все это уже слышал…
– Давай короче, Митя! Только нас все ждут.
– Чей труп?
– Женский.
– Его обнаружила соседка? – подозрительно спросил Митрофан.
– Соседка.
– Сверху?
– А ты откуда знаешь?
– Тело до подбородка прикрыто простыней?
– Точно так!
– И неизвестно, каким образом женщину умертвили?
– Почему, неизвестно – известно. Застрелили. Соседка оказалась бабкой любопытной – приспустила простынку, чтоб посмотреть… Увидела в груди две огнестрельные раны…
– Она может отличить огнестрельную рану от ножевой?
– Бабка войну прошла. Партизанила. Ран, как ты сам понимаешь, навидалась всяких…
Митрофан вышел из-за стола, быстро ополоснул руки, стряхнул с усов крошки и, взяв со спинки стула ветровку, направился к двери.
– Куда едем? – поинтересовался он, запирая кабинет. – Надеюсь не…
– Не! – С полуслова понял его Леха. – Это покойница жила в рабочем районе. В обычном доме из панельных блоков.
– Это радует!
Радоваться Митрофан перестал сразу, как только приехал на место преступления.
Потому что картина, которая предстала перед ним, была до боли знакомой.
На огромной кровати, переделанной из двух типовых полуторок, лежала женщина. Руки вытянуты вдоль туловища, ноги выпрямлены, волосы нимбом, тело до подбородка прикрыто простыней (не шелковой, а бязевой, но тоже красивой: с золотым шитьем), по которой расплылись два кровавых пятна…
Дежавю, мать его!
– Знакомая картинка, а? – озвучил мысли Митрофана старший опер Леха Смирнов. – Только в прошлый раз натурщица покрасивее была…
Да уж! Та не столько на покойницу походила, сколько на спящую летаргическим сном принцессу, а эта… Рот так широко открыт, что виден толстый язык, одно веко опущено, второе поднято, будто мертвая женщина подмигивает мухам, которые ползают по ее лицу.
– Откуда их столько налетело, черт, – выругался Леха, отгоняя жужжащих тварей от покойницы. – С улицы, что ли?
– Наверное, окно открыто… – Митрофан подошел к мертвой женщине, откинул простыню. В груди, как и ожидалось, были два пулевых ранения. – Калибр, похоже, тот же… Где там Зарубин? Сфоткать надо…
– Зарубина позови, – крикнул Леха одному из оперов. – И Ваньку пришли, надо со стаканов отпечатки снять…
Пока Леха отдавал команды, Митрофан разглядывал покойницу. Раньше ему не приходилось видеть таких толстых женщин без одежды. Зрелище было не для слабонервных! Все части ее тела были будто надутыми, сквозь жир не проступало ни одной косточки: ни ребер, ни ключиц, ни коленных чашечек – одно сплошное сало.
– Глянь, Митя, у нее тоже татуировка на ляжке, как и у той, – подал голос Леха. – И прическа на срамном месте…
– Я тоже обратил внимание… – Митрофан наклонился, чтобы рассмотреть ногти на ногах покойной. – Педикюр, надо же.
– Она вообще очень ухоженная. Волосы, кожа, ногти, все безупречно. Бельецо, что на стуле сложено, тоже высший класс!
– Уж не проститутка ли? – испугал самого себя Митрофан.
– Похоже на то… – Леха огляделся, рассматривая обстановку комнаты. – Только эта не из элитных будет – бедновато живет…
– Ты на кухню сходи, посмотри, сразу придешь к другому выводу…
– А что там?
– Там холодильник размером с трехстворчатый шкаф. А в нем деликатесов, как в магазине! Икра, балык, свинина в специях, свинина в фольге, свинина с грибами! Торты, пирожные, взбитые сливки! И все дорогущее… Нам с тобой, чтобы забить эдакую махину такими продуктами, придется два месяца копить!
– Значит, все деньги прожирала?
– Не все, кое-что оставалось… – Митрофан выглянул в распахнутое окно. – Вон ее машина. «Гранд- Чероки». Не хилых бабок стоит…
– Пойду спрошу соседку, может, она знает, кем наша красавица работала…
– Проституткой! – гаркнула старуха, выскакивая из-за спины фотографа Зарубина. – Я знаю! Видела!
– Что вы видели? – как можно вежливее спросил Леха, хотя самого так и подмывало прикрикнуть на наглую старуху, без приглашения ворвавшуюся в комнату, где работает следственная бригада.
– Она раньше четырех утра домой не приезжала! Где еще можно работать всю ночь, как не на панели?
– Во многих местах, – не согласился Леха. – Например, в «Скорой помощи»… Покойная, кстати, имела диплом медсестры – он лежал вместе с остальными документам в секретере.
– Что-то я не видела медсестер, раскатывающих на жипах!
– На чем?
– Жип у нее, как самосвал! Мне внук сказал, такой больше лимона стоит!
– Ладно, гражданочка, спасибо вам за информацию… – Леха взял ее под локоток и повел к выходу.
– А я еще не все сказала! – Бабка вырвала локоть из крепких милицейских рук. – Вот вы спрашивали, слышала ли я что-нибудь подозрительное ночью? Так вот, сейчас я вспомнила, что да – слышала.
– И что же?
– Как она по мобильному телефону болтала. Вышла на балкон и давай орать!
– Что вам показалось подозрительным, – раздраженно спросил Леха, – то что она разговаривала на балконе? Но, доложу я вам, это явление обычное, иногда сигнал плохой, тогда пользователь сотового телефона подходит к окну или…
– Ты, сынок, из меня дуру не делай, – поджала губы бабка. – Я в сотовых не хуже тебя разбираюсь – мой внук их каждые три месяца меняет, как с ума сошел, и трендит каждый день про полифонии да пиксели… А подозрительным мне показалось вот что… Когда вышла она на балкон и начала орать, я проснулась. Глядь на часы – четыре пятнадцать. Ну думаю, курва, разоралась, такой сон спугнула, теперь до утра глаз не сомкну…
– Короче, бабуля…
– И поневоле я разговор ее услышала.
– Ну и?
– Угрожала она кому-то! Орала, что дурить себя не позволит! Раз договорили встретиться, надо встречаться! А коли нет желания, тогда я, говорит, прямо сейчас в милицию звоню и все про ваши шашни с Кафкой рассказываю…
Услышав из уст старой сплетницы фамилию любимого писателя своей бывшей супруги Сонечки, Митрофан вздрогнул.
– С кем?
– С Кафкой какой-то… Или Вавкой, не поняла я…
– Может, Афкой? – спросил Митрофан.
– Точно, с Афкой, а кто это?
Голушко со Смирновым многозначительно переглянулись.
– Ты сотовый не находил? – спросил Митрофан.
– Нет, – тряхнул головой Леха. – Подзарядник видел, он на шифоньере лежит, а телефон мне на глаза
