настолько увлечен Таидой, что просто не замечал, что кладет в рот.
Внезапно улыбнувшись, он сказал:
– У меня есть для тебя маленький подарок.
Тут он заколебался, и его улыбка исчезла. Он не хотел касаться этого вопроса сейчас. Таида молчала, потупившись, с трепетом ожидала, что он скажет. А потом произнесла, догадавшись сама:
– Я… Я… Должна уйти?
В замешательстве Александр ответил:
– Да, тебе придется вернуться. Я не могу поступить иначе.
Ее голова опустилась, глаза потухли.
– Но ты знаешь, почему? По причине того, что мне слишком хорошо с тобой. Ты понимаешь, что я хочу сказать, Таида? Слишком хорошо! По той же причине, по которой я хотел бы, чтобы ты осталась здесь, я должен отослать тебя. Это проклятье моего положения. Ты… Ты будешь мешать мне.
В явном смущении, не зная, что еще сказать, он безжалостно продолжил:
– Это никоим образом не может зачеркнуть моей благодарности за то счастье, которым я обязан тебе…
Александр извлек из шкатулки ожерелье. Чудесное ожерелье из изумрудов. Оно стоило целого состояния.
Таида скользнула по дару царя равнодушным взглядом:
– Благодарю тебя…
Затем совершенно неожиданно, одним стремительным движением она бросилась в его объятия. Она приникла лицом к его плечу, и он привлек ее к себе, изумленный.
Гетера плакала.
– Не надо дарить мне… ничего!
Царь бормотал в ее пышные волосы:
– Но все же… Хоть что-нибудь!..
Она скорбно повторила:
– Не надо! Я знаю, я… я гетера, но я все-таки женщина. Знаешь ли ты, что такое любить беззаветно, больше всего на свете, царь? Только ради такой любви стоит жить!..
Александр поцеловал ее мокрое от слез лицо и спросил:
– А как же Птолемей? Он с таким отчаянием влюбленного глядел на тебя.
Таида не растерялась:
– Птолемей мудр, образован и мужествен. Я люблю слушать его рассуждения об истории, о твоих подвигах…
Царь рассмеялся:
– Я начинаю ревновать тебя к нему. Ты любишь его?
Она чистосердечно призналась:
– Он мне нравится. Мне с ним интересно.
Гетера тряхнула головой, и тяжелый узел волос распустился, темные волны закрыли ее, словно плащ.
– Никогда еще природа не одаривала женщину столь щедро, – в восторге воскликнул Александр. – Чары прелестной женщины – великая сила!..
Таида засмеялась:
– Даже боги забывают перед ними все. А ты – сын бога.
Царь резко встал:
– Я должен сейчас же уйти.
Она также поднялась и стояла перед ним, снова потупившись.
– Тогда… наверное… пора прощаться…
Он с удивлением взглянул на нее:
– Прощаться? Почему? Приходи на праздник. Жду тебя.
Александр проводил Таиду до двери.
XIII
Птолемей вышел на балкон, оставив влюбленных одних. И дом Иолы погрузился в темноту.
Птолемей вспомнил глаза Неарха, когда тот опустился перед Иолой на колени, и невольно застонал.
Яркое египетское небо огромным звездным шатром окружило его.
Грусть овладела Птолемеем, хотя он не чувствовал никакой зависти при воспоминании о двух влюбленных. Наоборот, он радовался за Неарха.
Длительная разлука с Таидой терзала его, грызла сердце мрачными картинами пережитых страданий и опасности, картинами ужасных мгновений, проведенных в битвах с персами, пожаров городов и храмов. Он пережил все это, в то время как Таида, прекрасная и желанная, ждала его в Милете.
Птолемей вызвал Таиду в Милет по приказу Александра, вопреки своему желанию. Он мечтал о встрече с любимой, но не хотел делить ее ни с кем. Он твердо решил дождаться ее и объясниться.
Но, несмотря на глубокую ночь, Таида все еще не появлялась. Раздосадованный Птолемей вышел в сад и вспомнил слова Неарха:
«Я предупреждал тебя! А сейчас я посоветую тебе набраться терпения! Запомни, долго ты будешь ждать ее».
Птолемей не мог себе представить, что Таида никогда больше не возвратится к нему. Что-то подсказывало ему, что Таида должна вернуться и быть с ним, только с ним.
Сердце его забилось быстрее. Это случалось с ним не в первый раз, и он сам, и его друзья подметили эту слабость и отравили ему немало веселых часов своими насмешками. Немало белокурых и рыжих, светлолицых и смуглых, высоких и маленьких красавиц воспламеняли его сердце, и всякий раз ему казалось, что именно ту, которой он подарил свою быстро вспыхнувшую страсть, он должен назвать своей, чтобы быть счастливым. Но, прежде чем доходило дело до чего-нибудь решительного, у него уже возникал вопрос, не нравится ли ему еще больше другая. В конце концов он начал думать, что его сердце не может принадлежать какой-нибудь одной женщине, но всему слабому полу. Он молод, богат, красив, знатен, так что ему не следует связывать свою участь с одной-единственной. Правда, он чувствовал себя способным сохранить верность, так как отличался постоянством и готовностью на всякие жертвы ради друзей, но к женщинам он относился иначе. На этот раз, он был уверен, Эрот ранил его не на шутку.
Теперь он только и мечтал, как можно скорее увидеться с нею.
Несмотря на окружающую его темноту, которую не мог развеять яркий свет луны, ему показалось, что он стоит при сияющем блеске солнечного полдня, в этом же цветущем саду, на этом же месте, а Таида в глубоком волнении кинулась к нему, и он целует ее глаза, губы, шею, руки…
Видение вскоре исчезло, но оно было так ярко, точно случилось наяву.
Неужели Таида значит для него больше, чем он сам думал? Неужели его привлекали в ней не только ее гибкий ум и красота? Неужели им овладела истинная глубокая страсть?
Мужества и твердости у него было достаточно, но никогда еще не приходилось ему так бороться с собой, как теперь.
Проклятое видение! Оно всплывало перед ним снова и снова, смеялось и манило к себе.
Птолемей просто не узнавал себя.
А Таида все не появлялась.
С криками первых петухов Птолемей покинул дом Иолы.
Надо было готовиться к празднику, который Александр устраивал для жителей Мемфиса.
Едва лошадь, уносившая Птолемея, скрылась за поворотом улицы, восемь рабов доставили к дому Иолы царские носилки с пурпурными занавесями по сторонам, из которых вышла Таида.
Всего несколько мгновений не дождался Птолемей любимой.
Вскоре Таида уже была в просторной комнате, где она обычно отдыхала.
Стены комнаты были выбелены, а над дверьми и окнами, выходившими в сад, были начертаны иероглифы священных изречений.
У дальней стены стояло ложе, застеленное прекрасно выделанной шкурой леопарда.
