кампанию, пока не предотвращена опасность со стороны императора. Думаю и надеюсь, что перевес сил еще долго будет на моей стороне!»
Наделенный деньгами и обеспеченный хорошо вооруженными войсками, Пьеро Строцци прибыл в Рим, где к нему присоединился Лев Строцци, и вскоре вошел в Сиену.
Французы, находившиеся в Риме, уже похвалялись тем, что скоро их король станет владеть всей Тосканой, а во Флоренции установит правление одного из своих сыновей, который унаследует все права от своей матери Екатерины Медичи.
Воодушевленная сообщением, что Пьеро со своими войсками вошел в Сиену, Екатерина переехала в Реймс, откуда со всей присущей ей страстью начала дирижировать борьбой за восстановление «флорентийской свободы».
Вскоре ей сообщили о гибели Льва Строцци, погибшего при штурме одного из городов. Полученное известие больно ранило ее. И моментально, словно орлица, защищающая своих птенцов, она почувствовала непреодолимую потребность поддержать и ободрить Пьеро, ведь братья любили друг друга, были единым целым. Она спешно отослала гонца к королю с просьбой, чтобы Анри утешил Пьеро в смерти брата. Генрих откликнулся на просьбу жены и сделал Пьеро Строцци маршалом Франции.
И в это тяжелое для Екатерины время произошло трагическое совпадение: в день, когда королевский курьер отправился к новоиспеченному маршалу, чтобы передать приказ о его назначении, Пьеро Строцци потерпел от императорских войск сокрушительное поражение. В день своего назначения маршалом Франции он оставил на поле сражения более четырех тысяч убитыми и две тысячи пленными. Сам Пьеро был тяжело ранен, но ему удалось скрыться.
Полководец Блюз де Монлюк сумел отойти к Сиене и вывести из-под разгрома французскую армию.
Король спешно отправил к Екатерине гонца, чтобы тот сообщил королеве о разгроме Строцци, поверженного в битве при Марчано.
С первых же слов посланца короля Екатерина сделалась бледной как смерть. С болью и нежностью она подумала о своем раненом кузене. Самым главным для нее в этот момент было спасти Пьеро от королевской немилости.
Свою печаль она выразила лишь все понимающей и всегда сочувствующей людскому горю дурочке Ла Жардиньер:
– Я огорчена больше всего ранением Пьеро, гораздо больше, чем самим поражением.
Та прекрасно поняла ее, жалобно завыла и заплакала. Она-то, хоть и дурочка, знала, как одинока королева и как нуждается в сочувствии.
Припав к руке Екатерины губами, Ла Жардиньер принялась, как могла, утешать ее:
– Не печальтесь, моя королева. Пьеро же только ранен. Он сильный, скоро раны заживут, и ваш любимый кузен совершит еще немало подвигов.
На следующий день страстное желание победить вновь возродилось в душе королевы. Чтобы восстановить мужество в сердцах флорентийских изгнанников в Лионе и Риме, она отправила гонцов к своим соотечественникам с посланиями, в которых заклинала их общей любовью к родине не сдаваться, обещала помощь короля, убеждала в необходимости изгнать тирана, сохранить свое государство и свободу.
Генрих II в свою очередь сообщил сиенцам, что собирается отправить в Тоскану под командованием маршала Сент-Андре армию, которая победоносно воевала в Пикардии. Это заявление поддержало и возродило мужество Пьеро Строцци.
Едва оправившись от ранения, он начал собирать обломки своей разгромленной армии, надеясь, что Сиена в силах продержаться еще два месяца, а к тому времени он успеет сколотить боеспособную армию. Все было бы именно так, если бы не трусливость и подозрительность сиенцев. В страхе, что Франция бросит их на произвол судьбы, они спешно отправили своих представителей на переговоры с герцогом Флорентийским, Козимо Медичи. Самые упорные и преданные повстанцы, люди Строцци и французские войска под командованием де Монлюка успели уйти в горные районы Монтальчино.
Увы! И на этот раз королеве повезло меньше, чем ее сопернице. Сиена пала, и Екатерине пришлось вновь терпеть презрительную иронию фаворитки. Поражение Пьеро Строцци разбило в прах ее мечты. Падение с вершины мечтаний было крайне болезненным. На осознание случившегося понадобилось время.
Екатерина утешилась тем, что произвела на свет сына, Эркюля. С первых же дней своего рождения этот ребенок вызвал в ее душе смятение. Новорожденный был настоящим арапчонком, щуплым, курчавым, курносым, крикливым и темнокожим.
Генриху отводилось по-прежнему первое место в ее материнском сердце. Она любила своих детей, но Генриха и, пожалуй, Маргариту больше всех.
Король, чтобы обрадовать жену, публично показал, насколько он заинтересован в итальянских делах, попросил герцога Феррары стать крестным отцом его сына.
А в это время Диана де Пуатье и Гизы направляли свои усилия на то, чтобы обратить внимание короля на северные районы.
Пришло лето, и многочисленная французская армия начала осаду Брюсселя.
Монморанси к негодованию Гизов прекратил преследование противника.
В августе в Ренти армии французов и императора начали готовиться к сражению.
Пехота Колиньи для предстоящей атаки приступила к очистке леса, где сосредоточились войска противника, намного превышающие силы адмирала. На помощь должен был прийти Меченый.
Схватка продолжалась несколько часов. Наступил напряженный момент, когда адмирал воочию увидел перед собой неумолимую опасность: до зубов вооруженный противник приближался, окружая плотным кольцом французов. Их кожаные камзолы, защищенные металлическими пластинами, были покрыты кровью, их стальные шлемы были помяты во многих местах, но вид у них был устрашающий.
Положение французов становилось критическим.
«Где же подкрепление Гиза?» – негодовал Колиньи. К счастью, он был из тех полководцев, которые не отступают перед опасностью. Ярость заставила его сделать еще одно невероятное усилие. Воодушевленные его храбростью солдаты продолжали отчаянно сражаться. Внезапно Колиньи понял, что сил у его воинов хватит не больше, чем на час. Как и полагается истинному полководцу, на глазах которого гибнут один за другим его воины, он проклинал Меченого, грозясь убить его на месте после сражения.
И именно в эту минуту, когда, казалось, что победа за имперцами, подошли со значительным опозданием войска герцога Франциска де Гиза.
Французы одержали блестящую победу.
К вечеру король пригласил победителей к себе в палатку.
Довольный победой, одержанной его полководцами, Генрих встретил герцога де Гиза с распростертыми объятиями и даже расцеловал его. Несмотря на суровую внешность, которую еще больше подчеркивала его врожденная угрюмость, король иногда умел быть приветливым.
– Наше оружие творит чудеса! – воскликнул Генрих, приветствуя этими словами вошедшего вскоре после Меченого Гаспара де Колиньи.
Мрачный огонь блеснул в суровом взоре адмирала.
– Где вы были, монсеньор? Из-за вашей задержки мы потеряли много солдат и чуть не проиграли сражение, – с порога вскричал Колиньи.
– Не смейте трогать мою честь! – возмутился Меченый. – Вы можете обвинить меня в чем угодно, но лжецом и трусом я никогда не был! Чему есть немало подтверждений. Сражение выиграно нами обоими. Не присваивайте победу только себе.
– Я полностью согласен с герцогом, – подтвердил король. – Победители – вы оба.
Но сдержать гнев тщеславного Гиза было уже невозможно, – он выхватил кинжал, так как шпагу оставил в своей палатке.
– Колиньи! – раздался ледяной голос Гиза. – Эта схватка для одного из нас будет последней!.. Молитесь!..
В руке Колиньи тоже блеснул клинок.
– И вы молитесь, Гиз!..
