замедлили полёт, забили крыльями воздух, словно наткнувшись на невидимую стену. Строй смешался, но в птичьих голосах послышалась радость. Драга медленно опустил руку к земле, и вслед за ней опустилась и стая.
— Ура! — воскликнул он, и птицы дружно загомонили, закивали головами, выгибая шеи — будто кланялись старику. Он же развязал мешок и принялся рассыпать ячмень. Косясь на Мамонта, лебеди склёвывали зерно с каким-то степенным достоинством. Чуть позже на горизонте появилась ещё одна пара и, покружив над рекой, тяжело опустилась на землю. Лебёдушка сразу села, распустив крылья и уронив голову, а лебедь закричал требовательно, вытягивая шею к старику. Тот же отмахнулся:
— Да вижу, вижу, погоди!
Разбросав зерно, Драга взял лебёдушку на руки, бесцеремонно опрокинул её вверх животом, раздул густой пух с каплями засохшей крови.
— Ничего, перезимует у меня, — сказал он лебедю. — К весне свинец выйдет сам, а раны зарастут… А ты иди! Иди!
Старик понёс подранка ко двору, но лебедь не отставал, семенил следом, покрикивая жалобно и просяще. Драга замахнулся на него рукавом длинного дождевика:
— Ступай, сказано! Подкрепись да отваливай. Кормить нечем, у меня и так столько ртов… Весной прилетишь, если не забудешь!
Наклевавшись зерна, лебеди поднялись на крыло и, описав круг над домом Драги, потянули на юг. А этот ещё топтался на месте, кричал то в сторону двора, куда старик посадил лебёдушку, то вслед улетающей стае и, наконец, сорвался, взмыл в небо и с криком устремился вдогонку за чётко вычерченным на горизонте клином.
Мамонт отчего-то долго не мог успокоиться после этого, а старик раскочегарил остывающий самовар и снова уселся за стол.
— Всё как у людей, — сказал он. — Бестолковая птица… Ведь сказано же, чего кричать? Никакого терпения нет… Много ли до весны-то? Не успеешь оглянуться… И ты оставайся. Навигация кончилась, надо бакены на реке тушить, вешки собирать, чтобы со льдом не унесло, — работы много. А весной путь бы тебе открыл, самый короткий.
Старик, кроме всего, служил бакенщиком на реке…
— Не могу я, — с сожалением признался Мамонт. — Пойду искать свою Карну.
— Где же ты найдёшь? Карны живут высоко в горах, только крик и слышно, — объяснил Драга. — А весной они спускаются в долины, плетут венки и танцуют. Я тебе покажу, где это. Куда ты сейчас, без пути? Будешь кружить, колобродить всю зиму.
— Повинуюсь року…
— Эх ты, — глубоко вздохнул старик. — Неужто не понял до сих пор — не рок это — наказание! Тебя пути лишили!.. Разгневал ты Стратига, и даже не тем, что отказался от урока.
— Чем же ещё?
— А тем, что ты, изгой, был избран Валькирией. Он не властен над ними и потому не любит избранных. Жаль, не предупредили тебя… Рано или поздно тебе откроется путь к Весте, ибо лишь избранные получают доступ к Вещей Книге, будь они трижды изгоями в прошлом. Наши предки не зря придумали это: таким образом омолаживается кровь гоев и свежесть восприятия Знаний. И если избранный Валькирией пройдёт искушение золотом и высшей мудростью, то он обретает дух Вещего Гоя. Последний, кто прошёл все эти испытания, был Страга Запада, цыганский барон Зелва.
— А сам Стратиг?..
Драга не спеша налил чай в блюдце, поднял его на пальцах и полюбовался струйкой пара.
— Род Стратига — самый древний род гоев. Из него вышли многие светлейшие князья, а по женской линии почти все становились царствующими особами арийских народов. Свой урок и титул Стратиг получил по наследству, и, думаю, справедливо. Но вся беда — не был избран Валькирией. И никогда не прикасался ни к космам её, ни к Весте. Авеги приносят ему соль Знаний, но дают столько же, сколько всем гоям. Он же хотел быть Вещим.
— Мне казалось, в мире гоев нет противоречий, — после паузы тихо проговорил Мамонт. — И есть гармония, единство разума и духа. Но неужели и тут нет совершенства?
— Ах, вот что ты ищешь, Странник! — негромко рассмеялся Драга. — Гармония, совершенство… Всё относительно в мире. Будучи на земле, никогда не достигнешь солнца, даже если будешь подниматься на самую высокую гору. Оно всегда будет выше тебя. Только две вещи — Разум и Дух можно совершенствовать бесконечно… Да, брат, тебе бы соль добывать, а не бродяжить.
Старик повздыхал, допил чай и убрал со стола. И вдруг словно забыл о госте — растянул по избе старую сеть и принялся чинить, надев тусклые очки, связанные за дужки верёвочкой. Мамонт побродил возле него, таким образом напоминая Драге о себе, — казалось, ещё чуть-чуть, и он поможет чем-нибудь, однако занятый делом, старик его не замечал. Тогда Странник постоял возле топящейся печи, погрелся и взял с лавки волчью доху.
— Мне пора, пойду.
— Ну никакого терпения нет! — возмутился старик. — Вынь да положь… Ладно, так и быть, укажу я тебе дорогу, открою путь. Стратигу скажу: ты не Валькирию искать пошёл, а гармонию. Он и успокоится…
— Спасибо, Драга! — обрадовался Мамонт, торопливо надевая доху.
— Погоди, может, ещё и ругать станешь, — проворчал тот. — Путь-то не простой. Это ты сюда летел, как курьерский поезд…
— Что я должен сделать?
— А начать всё сначала, — заявил старик. — Ступай-ка на станцию, тут берегом километра четыре, садись в поезд и езжай, как весной ездил.
— Весной я был на машине, — растерянно сказал Странник.
— Теперь машины нет, отправляйся на поезде. — Драга вывел его на улицу. — Не пешком же идти…
— Но у меня нет денег…
— Попросись на товарняк, если нынче берут, — посоветовал он. — А то продай что-нибудь и купи билет. Путь у тебя один — всё сначала, и тут над тобой ничьей власти не будет! Сам себе Стратиг!
Мамонт взял посох, однако подумал, что теперь вроде бы и ни к чему тащить с собой тяжёлую сучковатую палку. Вогнал её в мягкую ещё землю — весной даст побеги, пустит корни — и пошёл вдоль реки. Скоро и в самом деле послышался грохот железной дороги, потом за пригорком показалась станция, по которой Мамонт мгновенно определил, где находится. Названия реки и станции не требовали перевода, сохранив значение на вечные времена — Суда…
Отсюда и началось настоящее странствие.
До Череповца он добрался в открытом вагоне с мелким коксующимся углём, и за дорогу так запорошило глаза, что долго потом текли чёрные слёзы. Металлургический монстр напоминал незатухающий вулкан, — сажа, пепел и неизвестный едкий газ забивали дыхание и вызывали астматический кашель.
Пока он бродил между путями, неожиданно приметил состав из открытых платформ, на которых стояли высокие рулоны ленточного металла. Судя по тому, как зашипели у колёс отпускаемые тормоза, поезд собирался трогаться, и Мамонт, не раздумывая, забрался в один из рулонов, как в бочку. Он рассчитывал доехать таким образом до Вологды, куда по весне не один раз приезжал на глухариную охоту и где был хороший знакомый — милиционер Боря Козырев, с которым однажды случайно встретились — вместе подкрадывались к одному поющему глухарю с разных сторон. Тогда бы можно было продать документы и достать через него какую-нибудь справку, удостоверяющую личность. Козырев работал в разрешительной системе — регистрировал печати и охотничье оружие.
Ехать в рулоне было хорошо, не смущала ни теснота, ни ледяной холод стали, — главное, не обдувало ветром. Состав без остановки промчался мимо пассажирского вокзала и притормозил лишь на грузовой станции за городом. Мамонт спешился и, поблуждав по необъятной сети железнодорожных путей, выбрался к жилым домам. Время было уже к полуночи, пустынный город гремел под ботинками, как железная бочка. Пока он шагал к центру, встречались лишь бродячие собаки да редкие автомобили. Вологда показалась ему тихой и мирной страной, существующей как бы вне страстной и взбудораженной России. Пользуясь
