последний просвет паутиной, пока птица не слетела с клёна, однако что-то застопорилось в блоке, и к тому же заверещал скворец, давая сигнал смертельной опасности. Видимо, под этот шум райская птица неслышно вспорхнула с дерева и исчезла.
Старик всё-таки ещё надеялся и минут пятнадцать слушал, стоя на коленях, пока не ощутил ледяной холод земли. Бедолага-скворец давно висел в сети, как летучая мышь, — вниз головой, не трепыхался и не верещал. Птицелов вспомнил, что забрался на запретное кладбище без разрешения охраны и могут быть неприятности, поэтому второпях снял сети и, пристроившись на скамейке, стал выпутывать скворца. Тот уже упаковался в паутину, как в кокон, и, чтобы освободить его, пришлось провозиться около получаса. Скворец, правда, скоро обвыкся с опытными руками Птицелова и спокойно дожидался своей участи.
— Ещё раз попадёшься — запру в клетку! — пригрозил старик на прощание и отпустил дуралея. Скворец вспорхнул на вербу, охлопался, встряхнулся и нырнул в кусты чуть зеленеющей сирени. Птицелов тоже взбодрился: не удалось сегодня — получится завтра! Не последнее утро в этом мире… Только приехать следует ещё раньше и обтянуть клён со всех сторон, чтобы взять птицу на подлёте. Способ не совсем честный и, конечно, не благодарный (опять влетит какой-нибудь горемыка!), но зато надёжный, когда не знаешь ни характера, ни повадок птицы.
Чтобы не плутать среди тесноты могил, старик вышел на проезжую аллею и пошёл к месту, где за забором стояла его машина. В это время откуда-то слева, из-за надгробий, выкатился грузовой «Москвич» и поехал прямо на него. Это была наверняка кладбищенская охрана, прятаться и бежать — поздно, да и несолидно.
«Москвич» остановился возле старика.
— Ну что, Птицелов, поймал жар-птицу?
Охранник говорил насмешливо и цинично, готовый к расправе. Скорее всего, это был отставной морской офицер — чёрный китель без погон, форменные брюки, пистолет в подвесной кобуре у колена; он сразу же напомнил старику пожившего матёрого грифа, поскольку совершенно лысая голова держалась на длинной шее, обрамлённой стоячим воротником, и нос на бровастом лице был крючковатый, хищный.
— Увы, — виновато проронил Птицелов и показал пустую клетку.
— А знаешь, что ловить птиц на кладбище запрещено? — надменно спросил Гриф.
— Знаю, — поторопился старик. — Я вам заплачу!
— Разумеется, заплатишь! — усмехнулся Гриф и открыл дверцу грузовой будки. — Садись, Птицелов!
Старик поспешно забрался в тёмную, без окон, будку, и машина тронулась. Если бы подобное случилось не на запретном для него кладбище, Птицелов совершенно бы не расстроился. Многие торговцы Птичьего рынка промышляли в кладбищенских парках, несмотря на запрет. Сговорчивые охранники преследовали гробокопателей, а к птицеловам относились снисходительно. Плати и лови на здоровье до открытия кладбища. Здесь же старик трясся в будке и ощущал предательский стук крови в ушах — подскочило давление. Машина несколько раз повернула, потом долго пробиралась, видимо, по узкой пешеходной дорожке и наконец остановилась. Птицелов решил, что его привезли в караульное помещение, однако, когда открылась дверца, он сразу узнал место.
Прямо перед ним была его «собственная» могила… Гриф сел на скамеечку, поджидая, когда старик выберется наружу.
— Скажи-ка мне, Птицелов, каким образом ты воскрес? — спросил он, глядя на могильный камень. — Садись рядом, почирикаем!
Этот человек прекрасно знал, с кем разговаривал, и явился на кладбище, чтобы выследить старика, задержать и привезти сюда. Но что ему нужно?!
— Кто вы такой? Что это означает? — спросил старик, не выдавая себя.
— Это означает нашу конспиративную встречу, — охотно пояснил Гриф и повертел шеей. — Министерство безопасности, полковник Арчеладзе.
Он вытащил из нагрудного кармана удостоверение, задумчиво постучал им о крепкий ноготь указательного пальца. Возможно, он был из московских обрусевших грузин, однако выговор при этом имел странный, малороссийский или южнорусский.
— Чем обязан? — осторожно поинтересовался Птицелов, не испытывая никакого доверия к собеседнику. — Я ловил птицу…
— Обязан, Птицелов, обязан, — озабоченно проговорил Гриф. — Со мной можно говорить открыто и обо всём.
— Я вас не знаю! — отрезал старик. — А таких красных корочек… В палатках у метро можно купить!
— Зато я знаю тебя! — жёстко проклекотал Гриф. — Ты работал начальником контрольно- ревизионной службы и курировал Третий спецотдел Министерства финансов СССР. Насколько мне известно, с семьдесят пятого по восемьдесят девятый. После инфаркта отправляют на пенсию и переводят на нелегальное положение. Странно, да? Твой предшественник благополучно прожил старость со своим именем и не скрывался под… могильной плитой. За что такая честь тебе — могила при жизни, Птицелов?
— Это мне неизвестно, — напряжённо вымолвил старик. — Руководству было виднее…
— А мне известно, — с мягким сарказмом сказал Гриф. — Ты очень хорошо умел считать золото в граммах, алмазы и бриллианты — в каратах. И ты единственный кое-что знал такое… Я имею в виду «Кристалл», объект «Гранитный»… Ну и прочие объекты спецотдела. Да?
— Знал, — вдруг признался Птицелов. — Да нет теперь ни спецотдела, ни службы. Да и государства нет…
— И золота нет!
Старик пожал плечами:
— Естественно… Нет государства, нет и казны…
— Где же она?
— У вас следует спросить — где, — отпарировал старик. — Вы охраняете государственную безопасность и золотой запас.
— Но ты контролировал перемещение ценностей, — клюнул Гриф. — И всю информацию держал в руках! Следил за каждым граммом, так?
— Так, — согласился Птицелов.
— И куда же исчезла без малого тысяча тонн? — будто между делом поинтересовался Гриф. — Если в казне едва насчитали двести сорок.
— Спросите у министра финансов. У бывшего и нынешнего.
— Но они же безбожно врут! — возмутился Гриф. — Мне нужна информация из первых рук, от непредвзятого человека. И честного! И поэтому я не спрашиваю документального подтверждения. На слово верю.
Птицелов помолчал, будто бы вспоминая, вздохнул, словно всхлипнул:
— Разбазарили казну… Хлеб в Америке и Канаде на что покупали?
Гриф улыбнулся и похлопал рукой по сухому стариковскому колену.
— Непрофессионально, Птицелов. Это сказки для народонаселения. Я спрашиваю подлинную информацию, а не пропаганду. Пока работали прииски, мы могли ещё двести лет покупать хлеб и булки с изюмом. Так?.. Куда же испарился запас?
Старик сгорбился и покачал в руке птичью клетку.
— Если бы я не ловил птиц, вы не нашли бы меня…
— Да уж, голубчик, — подтвердил Гриф. — Тебя хобби сгубило. Начал бы собирать марки или монеты… И всё-таки, Птицелов, придётся сказать: когда и кто в течение последних семи лет получал крупные суммы в золоте. Под каким предлогом, на какие цели и по чьему распоряжению. Ты визировал все документы расхода золота и алмазов, тебя министры финансов боялись… Ну?
— Эх, обольстился, — вдруг заговорил Птицелов. — Сколько раз зарекался не ходить на Ваганьковское… Да птица-то запела чудесная, райская… Никогда не слышал.
— Ты не про райскую птицу думай, — посоветовал Гриф. — Я спросил тебя: куда улетела жар-птица? Не валяй дурака, Птицелов. Ты же хочешь спокойно дожить старость и умереть своей смертью.
