отходить.
Арчеладзе с завистью посмотрел на своего шерстяного собеседника, огладил совершенно лысую голову и решил разрядить обстановку:
— До чего же несправедлива природа! Прошу вас, поделитесь со мной! Всю жизнь завидовал мужчинам, которые бреются по утрам.
Зямщиц ещё не понимал юмора и остался сосредоточенно-холодным. Арчеладзе грех было жаловаться на природу: когда-то и у него были буйные чёрные волосы, окладистая борода, однако после работы на чернобыльском аварийном реакторе потерял волосяной покров, за исключением бровей.
— Ну, хорошо, тогда поделитесь своим несчастьем, — засмеялся Арчеладзе. — Расскажите, что с вами произошло.
— Почему я всё время должен делиться? — капризно спросил Зямщиц.
— Вы испытали… необыкновенные приключения, — всё ещё веселился, мысленно подыскивая ключ к собеседнику, слегка смущённый полковник. — Пережить такой стресс… Как себя чувствуете?
— Плохо, — вдруг признался Зямщиц и поднял взгляд от земли. — Мне было хорошо… Я лежал на земле и смотрел в небо. Теперь смотрю в больничный потолок.
Арчеладзе избрал тон, соответствующий настроению собеседника.
— Да… Жить среди природы, бродить босым по траве, слушать птиц… Да.
— Нет, вы ничего не понимаете, — грустно вздохнул Зямщиц. — Лучше молчите о природе… Зачем я вам понадобился?
— Мне интересно узнать, что с вами случилось на Урале.
— Но вам я ничего не расскажу.
— Почему же?
— Потому что вы не умеете смотреть людям в глаза.
Арчеладзе демонстративно уставился в глаза собеседника.
— Вот, пожалуйста! Мне это совсем легко.
— Нет, — вымолвил Зямщиц с тоской. — Вы, как и все, глядите в переносицу. Я не вижу, я не чувствую ваших глаз. К тому же вы похожи на орла.
— В моих жилах течёт кровь горца, — без всякой гордости сказал Арчеладзе. Мужчина — это орёл!
— На орла приятно смотреть, когда он в небе, — мечтательно проговорил Зямщиц. — Но если он сидит на твоей груди… Он облезлый и старый, запах падали… На лапах грязь. Нет, не грязь, а кровь с шерстью… И дышит в лицо!
Арчеладзе оглянулся на машину, где сидел сопровождающий Зямщица медик, и стал постепенно заворачивать к нему. Собеседник был ещё болен, навязчивые картины будоражили разум, перегруженное впечатлениями сознание едва удерживало его в состоянии реальности.
— Забудьте об этом, — мягко посоветовал полковник. — Всё теперь в прошлом, а вы ещё совсем молодой человек… Чем собираетесь заняться после… отдыха?
— Ещё не знаю, — как-то по-детски вздохнул Зямщиц. — Скорее всего, экологией.
— По всей видимости, международной? — уточнил Арчеладзе.
— Возможно… Хотя мне предложили сняться в рекламном ролике.
— Что же рекламировать?
— Бритвы «Жилет»…
— Это совсем не плохо!
— Что — не плохо? — неожиданно рассердился Зямщиц. — Рекламировать эти… драные бритвы? Между прочим, наша отечественная фирма «Нева» лучше всех в мире! — Он приблизился вплотную к Арчеладзе и заговорил доверительно: — Они что делают? Они берут нашу «Неву», штампуют из неё три «Жилета» и продают. Но одним нашим лезвием я могу три раза побриться, а этих «Жилетов» мне нужно три на один раз!
Острый глаз Арчеладзе неожиданно зацепился за лацкан пиджака собеседника, вернее, за то, что было под ним. Возбуждённый Зямщиц слегка развёл плечи, и из-под лацкана показался круглый значок со свастикой на жёлтом фоне. Ничего бы в этом не было поразительного — подобный товар можно уже купить в газетных киосках, — но дело в том, что фашистский партийный значок был настоящим и… золотым.
Этот металл Арчеладзе мог определить на ощупь, с завязанными глазами…
— Наверное, я займусь экологией международных отношений, — между тем продолжал Зямщиц. — Нельзя засорять нравственную атмосферу соседей, лить помои в наши чистые реки…
— Простите, — осторожно остановил его Арчеладзе. — Вы к какой партии принадлежите?
— Принадлежал к коммунистической, — признался тот. — Теперь ни к какой.
Спрашивать в лоб о значке не имело смысла; происхождение его следовало установить оперативным путём. Золотые партийные значки носили только высшие чины в гитлеровской Германии. Его мог привезти из-за рубежа и подарить сыну Зямщиц-старший, работник МИДа. Но такой подарок показался Арчеладзе и неуместным, и в недавние времена даже опасным для карьеры. Бывало, «мидаков» за джинсы делали невыездными…
А значок опять между тем тускло блеснул за лацканом…
— Меня теперь совершенно не волнует политика, — продолжал Зямщиц. — Все, кто ею занимается всерьёз, — больные люди. Они не осознают, что дальше так жить невозможно. Паранойя — заразное заболевание, как грипп. Я теперь счастлив, что избавился от неё. А вы спрашиваете, что со мной произошло на Урале!
Арчеладзе окончательно убедился, что Зямщиц пока ещё невменяем.
— Значит, штампуют из одной «Невы» по три «Жилета»?
— Представьте себе! А я так устал от одноразовой жизни, которую рекламируют. Хочется вечности… Атенон живёт уже девятьсот лет.
— Кто такой Атенон?
— Не знаю…
— Но вы только что сказали — живёт девятьсот лет.
— Кто живёт девятьсот лет? — морща лоб, спросил Зямщиц.
— Атенон!
— Кто же он такой?
— Не знаю, — уклонился от бестолковщины Арчеладзе. — Наверное, древнегреческий герой или библейский царь…
— Пожалуй… Имя знакомое.
Они остановились возле машины, полковник подал руку:
— Отдыхайте, набирайтесь сил. Приятно было познакомиться!
— Если бы было приятно, не смотрели бы мне в переносицу, — заявил Зямщиц. — Ведь вам же, наоборот, очень неприятно, но обязанность велит. Прощайте!
Он независимо уселся в кабину. Медик прикрыл за ним дверцу и намеревался сесть впереди, однако Арчеладзе тронул его за рукав:
— На одну минуту…
Медик с готовностью отошёл с ним в сторону.
— Вы работник реабилитационного центра? — тихо спросил полковник.
— Нет, из частной фирмы, — сообщил тот. — Обслуживаем больных… Сиделка, одним словом.
— Замечали у своего клиента значок? Со свастикой?
— Да, — насторожился медик. — Но уверяю вас, он не принадлежит к фашиствующим…
— Я знаю, — успокоил Арчеладзе. — Но очень странное поведение.
— Он нездоров… Но сейчас стало лучше. Хотя странностей ещё достаточно, вы правы.
— Каких, например?
«Сиделка» покосился на машину.
— Ну, например… Этот значок на ночь прячет за щёку. А я боюсь, проглотит во сне… Ещё заговаривается. Или заставляет двигать койку по часовой стрелке.
— По часовой стрелке? И вы двигаете?
