позволяют предсказать и величину структурных изменений (возможность которых заложена в модель), и их влияние на экономический рост. Первые структурные модели возникли в 1950-е гг. и пользовались огромной популярностью вплоть до 1970-х, когда необходимость их пересмотра стала очевидной. Сегодняшнее отношение к первому поколению этих моделей лучше всего сформулировано в обзоре профессора Пенсильванского университета Фрэнсиса Диболда — одного из авторитетных макропрогнозистов: «Сообщения о кончине больших макроэкономических моделей НЕ являются преувеличенными». Современные структурные модели отличаются от аналогов 50-х гг. эконометрическим подходом к оценке параметров (вместо так называемой «калибровки параметров»). Кроме того, сегодняшние модели в большей степени опираются на недавние достижения макроэкономической теории, основанной на анализе микроэкономического поведения компаний и потребителей.
Однако стоит отметить: эти преимущества новых моделей существенно затрудняют их использование для прогнозирования российской экономики. Во-первых, макроэкономические модели, построенные для развитых стран, нужно существенно адаптировать для описания микроэкономических взаимодействий в российской экономике (в том числе учитывая неразвитость ключевых рынков или их монополизацию). Во-вторых, у нас по-прежнему не хватает длинных временных рядов макроэкономических данных, позволяющих получить надежные оценки для большого количества параметров.
И все же, если понимать, как экономические прогнозы устроены и чего от них можно ожидать, они могут оказаться очень полезными. Простые модели позволяют получить точку отсчета: что бы произошло, если внешние условия, структура экономики и экономическая политика оставались бы неизменными. Сложные модели в общих чертах помогают проводить сценарные расчеты и предсказывать реакцию экономики на изменения внешней среды. Даже ошибаясь в прогнозе, экономисты обычно угадывают, повысятся или нет темпы роста.
Главное — помнить об ограниченной точности прогнозов. Как и метеорологи, экономисты не несут прямой материальной ответственности за свои ошибки.
В защиту экономистов
Если бы экономистам удалось создать о себе впечатление скромных и компетентных людей — например, таких как дантисты, это было бы просто замечательно.
Над экономистами-практиками подсмеиваются не только обыватели, но и их коллеги-ученые. Экономика — самая точная и формальная из общественных наук. Поэтому представители других общественных направлений презирают экономистов за то, что они обедняют в своих моделях сложную систему человеческих взаимоотношений и упрощают концепцию личности человека. Впрочем, если судить по меркам точных наук, экономика по-прежнему только преодолевает первые ступени развития, и физики, предсказывающие природные явления с точностью до десятого знака после запятой, не могут без улыбки смотреть на уровень точности экономических прогнозов. Однако именно это и делает экономику одной из самых интересных областей знаний. Она уже сформировалась как наука со своим аппаратом и методологией проверки гипотез, но все еще не может ответить на самые важные из стоящих перед ней вопросов (как, например, физика 300 лет назад). Это привлекает в экономику самых способных и мотивированных ученых.
Не только в этой главе, но и во всей книге я пытался убедить читателя, что современной экономической науке известно об окружающем нас мире не так уж мало — особенно если учесть его огромную и постоянно растущую сложность. Эти знания не только удовлетворяют любопытство кабинетных ученых, но и активно применяются в экономической политике по всему миру.
Впрочем, еще важнее четко понимать, что экономической науке до сих пор не известно. Профессиональная этика ученого требует не выдавать гипотезы и спекуляции за научные результаты. Поэтому в этой книге я пытался выделить и те области знания, в которых у экономистов пока нет однозначного ответа на волнующие всех нас вопросы. К сожалению, таких сфер все еще очень много — но именно это обстоятельство и делает работу ученого-экономиста такой интересной.
Вместо заключения
После обсуждения десятков экономических проблем становится ясно только одно: простых ответов в экономике нет. У каждого решения есть свои достоинства и недостатки, поэтому в каждом случае необходимо взвешивать все «за» и «против».
Именно таким должно быть заключение к этой книге в представлении последователей главного экономического мифа — «о нерешительности экономистов и неоднозначности экономической науки». Это мнение хорошо отражают несколько известных шуток.
Только в экономике можно получить Нобелевскую премию за противоположные точки зрения.
Президент Трумэн попросил найти ему однорукого экономического советника, а не экономиста, который бы все время говорил: «С одной стороны (on one hand)…., с другой стороны (on the other hand) …».
Если в комнату поместить двух экономистов, то получится два мнения; если же один из этих экономистов — Лорд Кейнс, то получится три мнения.
На самом деле в этих шутках только доля правды. Экономисты придерживаются единой точки зрения по поводу важности стимулов, прав собственности, конкуренции, ответственной бюджетной и денежной политики. Они верят и в универсальность экономических законов, т. е. проповедуют так называемый «экономический империализм» — применимость основных принципов экономики и в других областях знаний. Экономическая логика работает и в Америке, и в Европе; как в политике и социологии, так и при анализе естественных монополий и научных учреждений.
В этой книге как раз и приведены примеры ситуаций, в которых, вопреки распространенным стереотипам, экономическая логика приводит к однозначным решениям. Я надеюсь, что мне удалось убедить читателя в том, что экономика — не только полезная и правильная, но и интересная наука.
