другому: именно богатым странам по карману иметь сильные экономические школы, а бедные вынуждены импортировать знания. Казалось бы, что в этом плохого? Ведь компьютеры и холодильники работают по всему миру независимо от национальности их изобретателей. Если законы экономики так же универсальны, то для экономического развития не так важно, в какой стране они открыты.
Именно верой во всесилие современной «неоклассической» экономики и руководствовался Джон Уильямсон, автор так называемого «Вашингтонского консенсуса». В 1989 г. «Вашингтонский консенсус» был сформулирован как «наименьший общий знаменатель» рекомендаций экспертов по экономической политике для стран Латинской Америки. Позже он был интерпретирован как набор универсальных рецептов для всех развивающихся стран. После того как эти рецепты взяли на вооружение экономисты и реформаторы развивающихся и переходных экономик, на «Вашингтонский консенсус» была возложена ответственность не только за успехи, но и за неудачи реформ. В конце 1990-х гг. среди экономистов — в том числе и внутри Всемирного банка — сформировалось понимание необходимости нового, «поствашингтонского», консенсуса. Смысл его заключается в том, что универсальные рецепты, не учитывающие «институциональные особенности» конкретной экономики, обречены на провал. К сожалению, новый консенсус пока не дает четкого инструментального определения экономических институтов и способов их измерения, а главное — их построения.
«Вашингтонский консенсус» описывал не только бюджетную дисциплину, приватизацию, либерализацию финансового рынка, обменного курса и внешней торговли, но и принципы прав собственности, снижение налоговых ставок, дерегулирование, увеличение госрасходов на здравоохранение, образование, инфраструктуру. С этими положениями и сейчас согласно большинство экономистов, однако становится все более очевидным, что весь список реализовать нелегко. Кроме того, чтобы достичь намеченных результатов, реформы должны быть легитимными в глазах большинства граждан. Поэтому при определении последовательности и скорости реформ стоит делать все возможное, чтобы большая часть населения получала осязаемые выгоды на протяжении всего процесса реформирования. Если же это условие не выполняется, то реформы либо останавливаются, либо могут даже обратиться вспять.
Стартовые условия — распределение доходов и человеческого капитала, отраслевая структура экономики, экономическая география — в разных странах различны, поэтому оптимальный пакет реформ для каждой страны будет свой. Гарвардский профессор Дани Родрик, один из самых известных критиков «Вашингтонского консенсуса», говорит о нем так: «Все экономисты согласны с ключевыми принципами неоклассической экономики, которые во многом совпадают с целями „Вашингтонского консенсуса“ (права собственности, исполнение контрактов, конкуренция, ответственная денежная и бюджетная политика), однако это само по себе не дает универсальных рецептов реализации этих целей». Детальный анализ успешных пакетов реформ, проведенный Родриком и другими ведущими экономистами в «Справочнике экономического роста» и сборнике статей «В поисках процветания», показывает, что добиться устойчивого экономического роста сумели прежде всего те страны, которые нашли подходящие именно для них пути достижения неоклассических целей. При этом избранные ими стратегии роста необязательно совпадали с рекомендациями стандартных учебников.
Вот почему для успешного экономического развития каждой стране нужны ученые, которые не только разбираются в хитросплетениях современной науки, но и хорошо знают местные особенности. Как показал опыт Китая и Индии, даже необязательно иметь выдающиеся университеты, достаточно мощной научной диаспоры. (Впрочем, сейчас и в этих странах прилагаются серьезные усилия по построению конкурентоспособных национальных центров экономической науки.) Однако эти специалисты должны быть не только «читателями», но и «писателями», то есть не просто ориентироваться в самых последних достижениях экономической науки, но и работать на ее переднем крае, чтобы при необходимости разработать новые модели, подходящие для страны. И поскольку проблемы развивающихся и переходных экономик носят комплексный характер, нельзя ограничиваться какой-нибудь одной областью исследований. Необходимо, чтобы сложилась диаспора ведущих специалистов сразу в нескольких отраслях экономики, а также в таких областях, как политология, социология и право. Это, в свою очередь, означает, что привлекать «штучных» экономистов недостаточно — нужно создать целые научные центры с 20–30 профессорами в каждом.
Съехавшиеся на ежегодную конференцию Американской экономической ассоциации выпускники хороших докторантур в США рассчитывают на стартовую зарплату в $70-110 000 в год. Это примерно на 1,5 порядка превышает уровень дохода квалифицированных кадров в развивающихся странах. Тем не менее многие бедные страны готовы платить сопоставимую зарплату, чтобы создать собственную экономическую науку и перестать зависеть от универсальных рецептов из учебников для первого курса.
Годовой бюджет полноценного факультета экономики международного уровня в России составляет несколько миллионов долларов. Это, конечно, немало, но и не так много, если нас интересует качество экономической политики и долгосрочный экономический рост.
Миф 46
Социальные и экономические реформы нужно реализовывать быстро и без раздумий — просчитать их последствия все равно невозможно
Часть работы экономистов заключается в том, чтобы предотвращать ошибки. Это гораздо труднее, чем их совершать, но и гораздо интереснее.
Как показало обсуждение результатов монетизации льгот 2005 г., отношение к извечным вопросам русской интеллигенции остается прежним. Как и 150 лет назад, гораздо проще ответить на вопрос «кто виноват?», чем на вопрос «что делать?» и, тем более, — «с чего начать?». Действительно, все специалисты в один голос говорят, что сама идея монетизации верна, но вот подходящий способ ее реализации в спешке не успели разработать. При этом пока вообще не появились предложения о том, как собственно надо было делать реформу. По-видимому, никто не знает, сколько на самом деле людей использует различные виды льгот, насколько они ценят эти льготы и т. д. А ведь без этих данных нельзя разработать систему денежных компенсаций, которая удовлетворила бы всех бывших льготников. Может быть, авторы реформы были правы? Если и сейчас нет конкретных предложений, как следовало осуществлять монетизацию, то надо было просто начинать реформы и проводить их как получится?
Замечательный пример успешной социальной реформы — мексиканская Национальная программа образования, здравоохранения и питания (Programa Nacional de Educacion, Salud, у Alimentation — PROGRESA), проведенная в конце 1990x гг. Ее вдохновитель — экс-президент Мексики Эрнесто Седильо — с гордостью рассказывает, что для подготовки этой программы провели исследовательскую работу стоимостью $10 млн — небольшая сумма для проекта с годовым бюджетом в $1 млрд, но беспрецедентно огромная для исследовательских расходов в развивающейся стране.
Кроме того, правительство Мексики одновременно с началом реализации программы заказало проверку ее эффективности американскому Институту исследований международной продовольственной политики (International Food Policy Research Institute — IFPRI). Впечатляющие результаты, полученные учеными института, не только доказали пользу так называемой социальной инновации Мексики, но и стали поводом для расширения масштабов программы с 500 до 50 000 населенных пунктов.
Успех программы отражают не только оценки самих авторов и независимых исследователей. Настоящим свидетельством международного признания стало то, что сразу несколько стран Латинской Америки решили последовать примеру Мексики и разработали аналогичные программы. Впрочем, самое ценное подтверждение правильности выбранной стратегии — то, что мексиканская оппозиция, выигравшая выборы 2000 г. (после полувекового господства партии Седильо), не только не свернула программу, но и увеличила ее бюджет и распространила ее действие на другие населенные пункты.
На первый взгляд, между программой PROGRESA и реформой монетизации льгот нет ничего общего. PROGRESA выплачивала денежные субсидии бедным семьям за то, что они инвестировали в свое здоровье
