даже неважно, нужна ли нам эта вымерзшая земля, правда? К чему — если тут ничего не растёт, ни винные ягоды, ни хель… совсем никудышная земля. Мы просто должны будем дойти, сжечь этот клоповник — и наши дети будут спать спокойно… Ты чего такой грустный, командир? Что-то не так?
— Письмо при тебе? — спросил Анну.
— А как же! Вот оно, — Хенту вытащил из-за пазухи свиток, запечатанный сургучной львиной мордой. — Возьми, отдашь Наставнику.
Анну посмотрел на свиток, несколько мгновений думая, что с ним делать — и сунул его в рукав, как северяне. Рукав был узкий, держать в нём свиток оказалось с непривычки неудобно — но Анну только впихнул бумагу поглубже.
— Хенту, — сказал он медленно, — ответь мне… я ещё твой командир, брат?
Располосованная старыми шрамами простецкая физиономия сотника отразила предельное удивление.
— Конечно! Я что ж… ты меня знаешь, Львёнок! Ты мне только скажи — я ничего не забыл, я — куда угодно…
Анну помолчал, решаясь.
— Не говори никому о письме, — сказал он, наконец. — Ты приехал ко мне. Только ко мне. Привёз привет от отца. Ты ведь видел моего отца?
Хенту секунду смотрел во все глаза — и вдруг хлопнул себя по лбу.
— Вот пустая башка! Я же и точно привёз привет от Львёнка Джарату! В сумке-то… а я, болван забывчивый, в конюшне оставил! Вино-то из твоего сада!
— Как отец? — спросил Анну гораздо непринуждённее — разговаривать об этом было намного легче.
— Как? Хорошо. Джарату — хорошо. Велел сказать, чтобы ты привёз рабыню с севера, командир. А то у твоих братьев уже свои дети, а ты обо всём забыл с боями и походами… Старший сын Зельну, твой племянник, уже дрался с детьми Антору, победил, знаешь! Наверное, будет лихим героем, ужасом Песков… Нолу спрашивал о тебе. У Нолу новый жеребец, привезли с гор, заплатил полторы тысячи 'солнышек'…
Анну слушал, улыбаясь. Он чувствовал смесь обычной грусти по отцу и по дому, но ещё — какого-то нового, болезненного напряжения. Впрочем, то, что Хенту так легко перевёл разговор на домашние дела, очень успокоило его.
— Пойдём в тепло, — сказал Анну, когда Хенту принялся рассказывать о скачках в честь Цветущей Луны. — Ты голодный, наверное, а, брат? Пойдём, доскажешь в доме — пусть Львёнок Льва послушает.
— А письмо? — спросил Хенту, скинув тон до шёпота.
Анну обнял его за шею и подтянул к себе. Сказал в самое ухо:
— Ни слова при чужих, Хенту. Львёнку Эткуру я скажу сам — а с прочими молчи. Мне кажется, что Наставник хочет нас предать. Он сговорился с писцом, следит за нами и куда-то отлучается по вечерам. Я не могу дать ему письмо Льва.
Хенту охнул.
— Ах ты, пёс адов! А как же прочесть-то?
— Не беспокойся, брат, — улыбнулся Анну. — Я сам разберу и расскажу Эткуру. Лишь бы бестелесные не заподозрили ничего. Ты скажешь, что Лев размышляет. Скажешь, что донесения ждут от нас. И всё, запомни.
Хенту истово кивнул, глядя на Анну, как на вещающего пророка. Творец, Отец Сущего, благодарю тебя, подумал Анну — благодарю тебя за Хенту, лучше нет, чем боевой товарищ. Если придётся драться, по крайней мере, один волк будет на моей стороне — а один Хенту стоит троих.
И — он настоящий солдат. Он почти ни о чём не спрашивает.
Анну оставил Хенту с волками, свободными от караулов. Дал им угощать его здешними хрустящими пирожками с молотым мясом и пряной приправой, болтать о доме и расспрашивать об общих знакомых. Сам он не просидел и пяти минут.
Вышел из Дворца, долго бродил по саду, в конце концов, остановился в круглой беседке, увитой голыми гибкими лианами. Присел на мокрую скамью и вытащил из рукава письмо Льва.
Своё преступление. Своё предательство.
А почему, собственно, предательство? Почему он, Львёнок, командовавший десятью тысячами волков, взявший два города в Келли и один в Шаоя, не имеет права взглянуть на письмо своего Льва Львов?! Где, кем это произнесено? Разве Лев говорил им с Эткуру, отправляя их на север: 'Не смейте читать моих писем'? Разве не приказы, адресованные Львятам, в этом свитке?
Я могу прочесть приказ моего Льва, предназначенный мне, решил Анну — и сломал печать.
Чёрные каракули на желтоватой плотной бумаге в первый миг показались ему не осмысленными знаками, а беспорядочной мазнёй. Творец-Отец, мелькнула паническая мысль, я же не смогу это прочесть! Это не каллиграфический рисунок Ар-Неля! Ерунда какая-то, маранье… но уже в следующий миг Анну начал узнавать знакомые буквы. 'Ли'! Почему же так криво… 'А', 'ро', 'хэл'…
Знаки внезапно собрались в слова в середине послания.
Нн-нет… смы… смы-сла жж… ждать… доб… доб… доб-ро-го… что ж это? А, доброго! Нет смысла ждать доброго от нелюдей… Ес-ли им… им? Что за 'им'… А, им, северянам, ясно. Если им не нуж… нужно? Да, если им не нужно золото… пусть… ж-жрут сло-ва… Пусть жрут слова? Что за вздор… или… слова… обещания? Клятвы?
Лицо Анну горело огнём. Он рывком развязал шнурок на вороте, будто это шнурок, а не душевный надлом, мешал Анну дышать. Он успел сто раз пожалеть, что взялся читать это письмо — но глаза сами собой скользили по строчкам, а знаки — эти кривые и небрежные знаки, скрытные и нервные — собирались в фразы, сказанные Львом, несмотря ни на что.
Пусть да-ют… гар… гара… гара-н-тии. Они дол-жны… ве… ве-рить… собст… темень бездны! Соб… собственным обе… обетам? Обещаниям. Мы должны верить собственным обещаниям. Поклясться искренне. Чтобы Снежный Барс поверил… Ты… же… мол-чи обо… обо всём. Их де-ло… их дело… быть ме-что… что? Ме-чом… Ага. Их дело — быть мечом в моей руке!
Два… двадцать Ше-стой… приго… при-го-ворён. Ес… если Пя-тый хо… если Пятый хочет… быть… быть мне… при-я… прия-тным… пусть… пусть доста… доставит… его го… его голову?!
Анну свернул свиток. Теперь он абсолютно не знал, что делать. Им с Эткуру надо заключить с Барсом договор, скреплённый клятвой. Пообещать от имени Льва Львов не пересекать границ Кши-На с дурными намерениями. И эта клятва будет ложью…
А этого Анну и Эткуру не должны знать. Они должны убедить Барса и Прайд Барса, что их слова — чистая правда… А как им самим верить в истинность этих клятв, если даже простак-Хенту болтает о будущей войне?
Эткуру должен убить Элсу. Всё. Это — приказ Льва Львов. Не просто убить — привезти голову. Доказать, что убил. Если хочет быть приятным Льву Львов.
Потому что неприятные Льву кончают, как Соня или сам Элсу. Будет так, как решит Лев — а кроме его воли нет ничего. А его воля — единственный закон, более непреложный, чем Истинный Путь, ведь мы с Эткуру навсегда погубим свои души клятвопреступлением… Будем мы верны, или нет — Лев приговорил нас с Эткуру к бездне преисподней…
А ведь нельзя одновременно веровать в Творца и служить Льву, вдруг пришло в голову Анну. Кто- нибудь из них непременно покарает — и ты не сможешь остаться чистым перед собой.
Анну сунул смятую бумагу обратно в рукав. Он чувствовал такую нестерпимую, словно предсмертную, тоску, какая иногда видится в глазах и позе загнанного коня.
Впервые в жизни принять решение было непосильно тяжело. Анну загнали. Он оказался в тупике без выхода и просвета…