сюда, в Боснию. И переподчинили батальон! Я же чувствовал!.. Эд, я чувствовал, плохо кончится. С самого начала была такая спешка, путаница!.. Я спокойно отдыхал в Президио, у родителей, у меня был законный отпуск…
— Где-где ты отдыхал? — Арчеладзе опустил уже занесённый над стеной тазик.
— В Президио.
— Какое знакомое название! Где это?
— Недалеко от Сан-Франциско, по сути, пригород. Там раньше была военная база, теперь ничего нет.
— А почему ты там очутился?
— Приехал в отпуск, к родителям, — Джейсон заметно начинал тосковать. — Они переехали туда три года назад. Там стоит дом… Его построил мой прадед, русский офицер, когда эмигрировал в Америку.
— Любопытное совпадение! О Президио я уже наслышан… Там у вас не военная база, а какой-то вертеп, где собираются духи мёртвых.
— Я не знаю этого. Мне там понравилось.
— Ещё бы! Все вы оттуда вылетели, духи, — по-русски пробубнил полковник и вновь примерился ударить таз о стену, однако пехотинец насторожился.
— Кто-то идёт! Стук за дверью!
Арчеладзе замер. Через секунду в скважине провернулся ключ и дверь распахнулась сразу настежь.
В проёме стоял корчмарь, одетый в расстёгнутый овчинный кожух, из-под которого торчал ствол «Калашникова». Стоял и вглядывался в полумрак погреба, и, когда присмотрелся, вошёл внутрь, по-хозяйски прошагал к бочке, к Джейсону, уставился на него исподлобья и сказал, не оборачиваясь к Арчеладзе:
— Переведи ему: мы узнали его. Он — Джейсон Дениз, командир экспедиционного батальона ВМС США. Это он охранял зону, где расположена гора Сатва. И это он не допускал сербов, когда они приходили молиться к святому месту. Скажи, он нам нужен, поэтому сегодня вечером его переправят в горы, в надёжное место.
Арчеладзе перевёл, на что пехотинец вскочил и неожиданно стал ругаться и грозить, что миссия ООН обязательно применит санкции или даже меры военного характера. Корчмарь не требовал перевода, и полковник стоял молча. Выслушав возмущённую речь американца, хозяин погреба выхватил из-под полы автомат, упёр его в грудь.
— Скажи ему: мне не хочется пачкать свой погреб его поганой кровью. Но я всё равно потом прострелю ему голову!
— Потом он тебя убьёт, — перевёл коротко Арчеладзе, просчитывая взглядом расстояние до серба — можно ли отсюда, без прыжка, рубануть кромкой таза ему по шее… А он почувствовал это, резко повернул автомат в сторону полковника.
— Зачем ты взял таз?
— Хотел налить вина, — тут же вывернулся он. — Очень хочется пить.
Корчмарь выхватил у него посудину, взял под мышку.
— Ты вчера выпил своё. Через три часа придёт машина и поедешь в лес. Там и выпьешь последнюю чашу. Только не вина.
— Не круто ли берёшь, брат? Может, поговорим, объяснимся.
— С такими ублюдками говорить не буду!
— Слушай ты, урод! — мгновенно взъярился Арчеладзе. — Ты считаешь меня предателем? А ты знаешь, как мы встретились с этим американцем?! И почему?!
— Не хочу знать, — брезгливо бросил он и покосолапил к двери.
Полковник сделал два скачка следом и не удержал равновесия, завалился на бок, чуть не ударившись головой о стену. Корчмарь захлопнул дверь и повернул ключ.
— Эй, ты! — заорал Арчеладзе. — Позови старшего! Слышишь?! Или сам отправь человека на обсерваторию! Скажи, что поймал Грифа! Понял?..
За дверью была уже полная тишина. Стоило единственный раз, отказавшись от прошлого и будущего, несколько часов пожить настоящим, как и должны бы жить нормальные люди, так тут же небо над головой сократилось до размеров овчинки.
— Что он сказал тебе, Эд? — Джейсон тряс его за колено. — Что он хочет?
Арчеладзе медленно и неуклюже встал, припрыгал к бочке и повернул медный кран. Вытекла тоненькая, чёрная струйка, потом ещё капнуло несколько раз, после чего из бочки дохнул скопившийся газ — разнеслась вонь прокисшего вина.
— Шабаш, — заключил полковник.
— Что он тебе говорил? — всё приставал пехотинец.
— Что?.. А через три часа расстреляют в лесу.
— Тебя расстреляют?.. Но они же любят русских!
— Русских-то они любят, — не сразу проговорил Арчеладзе. — Но ненавидят предателей… Эх, весело веселье, тяжело похмелье! А здорово мы вчера погуляли?
— За что тебе грозит расстрел?
— А ни за что. У нас так бывает часто. Мы больше своих лупим, не разобравшись, чем врагов. Ну, хочешь быть теперь русским?
Джейсон замолчал и сел рядом. Глаза его бесцельно бегали по стенам — о чём-то лихорадочно думал.
— Знаешь, а я первый раз оказался… в неволе! — вдруг вспомнил полковник. — Хотя, нет, было, только не у своих… А тебе приходилось сидеть за решёткой?
— Мне?.. Нет, никогда. Разве что, когда наказывал отец…
— А я раз попал, но всего на час, так что и не почувствовал ничего. У меня кончились патроны. Тогда я сдался самосовцам, а они обрадовались, что схватили русского инструктора, повели в свой лагерь.
— Кому ты сдался? — словно проснувшись, переспросил Джейсон.
— Самосовским головорезам. Это было в Никарагуа… Вели двое, один сзади, другой — спереди. А у меня спецобувь была. В подошвах и каблуках только минивертолета не хватало. Я вынул нож и обоих приткнул. Сейчас бы такие башмаки!
— Ты был в Никарагуа?
— Да пришлось…
— Ты наёмник?
— Ну, тогда, можно сказать, был наёмник.
— Слушай, а я тоже был в Никарагуа, — бесцветно вымолвил пехотинец. — Сразу после школы, ещё лейтенантом. И вылавливал сандинистских головорезов. Проводили спецоперации в джунглях.
— Видишь, там не встретились, а здесь… И оба — в винном погребе. Самое обидное, что бочка пустая!
— Это я виноват. Тебя расстреляют из-за меня.
— Да ладно тебе!.. Главное, из погреба выйти, а дальше, может, выкручусь. Они же не знают, кто я.
— А кто ты? Мы с тобой столько времени вместе, а я до сих пор так и не знаю, кто ты на самом деле.
Арчеладзе усмехнулся, стиснул зубы, сжал губы, но не смог удержать смеха. И захохотал во весь голос, медленно оседая на пол. Катился в одну сторону, в другую, заходился в смехе, как ребёнок в плаче. Джейсон прыгал около него и спрашивал, словно попугай.
— Эд! Что ты, Эд! У тебя истерика? Эд! Прекрати, Эд!
Он с трудом унял приступ веселья и ещё некоторое время устало всхлипывал коротким хохотком. Болели скулы и живот в районе солнечного сплетения.
— Нет, парень, это не истерика… Я увидел ситуацию… Наше положение… Сразу в голову не пришло! Это же смешно!
— Не вижу ничего смешного!
— А ты представь себе: два матёрых волка попадают в руки какого-то корчмаря-урода! Подполковник
