Житие Дон Кихота и Санчо

основателем Воинства Христова? Не он ли венец всего нашего рода–племени? Не он ли герой наш? И разве не должны мы, баски, сказать во всеуслышание: он принадлежит нам? Да, нам, в первую голову нам, а не иезуитам. Из Иньиго де Лойолы они сотворили Игнатия Римского, из баскского героя — иезуитского святошу. Во всем виноват мул, верхом на котором ехал герой!⁴¹

Мул же дона Санчо де Аспейтиа так разбрыкался, что сбросил бискайца наземь, и вот нам урок — сражаться надо спешившись. Так был побежден бискаец: не потому что рука была слабее либо мужества не хватало, а по вине своего мула, который был, дело ясное, не бискайским. Если бы не распроклятый мул, туго пришлось бы Дон Кихоту, можете не сомневаться, и он бы выучился относиться почтительно к бискайской стали, которая

бедна на речи, на дела богата.

Выучитесь, мои братья по крови, сражаться спешившись. Соскочите с упрямого и бешеного мула, он несет вас вприскочку по своим дорогам, а не по вашим и моим, не по дорогам нашего духа; и того гляди, разбрыкавшись, сбросит вас наземь, если Бог не убережет. Соскочите с этого мула, не в наших краях он родился, не в наших краях пасется; и отправимся все вместе завоевывать Царство Духовное. Еще неизвестно, что нам дано свершить в этом мире Божием. И заодно выучитесь воплощать мысль свою на языке культуры, отрешившись от тысячелетнего языка наших отцов; без промедления соскочите с мула, и дух наш, дух нашего племени, обойдет на этом языке, на языке Дон Кихота, все миры, подобно тому, как впервые в истории обошла весь мир каравелла нашего Себастьяна Элькано, могучего сына Гетарии,⁴² дочери нашего Бискайского моря.

И лишь благодаря вмешательству омонашенных дам пощадил Дон Кихот жизнь Санчо де Аспейтиа в обмен на обещание предстать пред очами Дульсинеи, а дали обещание дамы; ибо пообещай такое сам дон Санчо, он не преминул бы предстать пред нею; и даже очень и очень возможно, что влюбился бы в нее по уши, она же — в него.

Глава X

об остроумной беседе между Дон Кихотом и его оруженосцем Санчо Пансой

И тут появляется Санчо, Санчо — плотский человек, Симон–Петр нашего Рыцаря, и просит у него остров, в ответ на что Дон Кихот говорит: «Заметь себе, братец Санчо, что это приключение не такое, в котором завоюешь остров, а такое, какие случаются на перекрестках больших дорог:[17] тебе могут проломить голову или отрубить ухо,⁴³ но ничего другого ты в них не заработаешь». Ах, Петр, Петр, вернее сказать, ах, Санчо, Санчо, когда же поймешь ты, что награда тебе не остров, не преходящая мирская власть, а слава твоего господина, иными словами, вечное стремление? Но плотский человек Санчо не отстает: давай уговаривать своего господина укрыться в какой?нибудь церкви, из страха перед Санта Эрмандад.⁴⁴ Но «где это ты слышал или читал, — скажем мы ему вместе с Дон Кихотом, — чтобы странствующих рыцарей привлекали к суду за какие бы то ни было совершенные ими смертоубийства?» Кто лелеет закон в сердце своем, тот выше законов, писанных людьми; для того, кто любит, один лишь закон существует — его любовь, и если из любви совершит он убийство, кто вменит ему оное в вину? А кроме того, Дон Кихот в состоянии вызволить всех Санчо на свете — «не только из рук Эрмандад, но и из рук самих халдеев».

Далее последовали объяснения Дон Кихота касательно бальзама Фьераб- раса, а затем Санчо стал клянчить у Дон Кихота рецепт бальзама, и другой?де платы за службу ему не надобно; ибо таковы уж плотские люди, состоящие на службе: сколь ни велика их вера, клянчат рецепты, дабы пустить в оборот и нажиться. И тут поклялся наш Рыцарь раздобыть шлем Мамбрина⁴⁵ взамен шишака, разрубленного доном Санчо де Аспейтиа; а затем ему напомнила о себе утроба, и он попросил поесть.

У Санчо была всего лишь одна луковица да кусочек сыра, и полагал он, что это «кушанья, недостойные столь доблестного рыцаря», но сей последний сообщил своему оруженосцу, что за честь почитает не есть месяцами, а уж если есть, то лишь то, что «попадается под руку». «Ты бы знал это твердо, если бы прочел столько романов, сколько я, и хоть много их прочел я, но не запомню, чтобы рыцари когда?либо ели иначе, как по чистой случайности и только на пышных пирах, устраиваемых в их честь; остальные же дни они питались ароматом цветов». Вот было бы счастье, сеньор мой Дон Кихот, если бы и всю жизнь могли мы питаться лишь ароматом цветов! От еды вся слабость героизма, не только вся его сила.

И тут?то, когда стал Дон Кихот объяснять Санчо, что странствующие рыцари «все же ели и удовлетворяли прочие естественные потребности», он открыл оруженосцу, да и нам тоже, одну фундаментальную истину, приносящую величайшее утешение тем, кто не знает, как жить при своем безумии, а состоит истина в том, что странствующие рыцари «были в конце концов такими же людьми, как и мы». Откуда можно сделать вывод, что и мы можем сделаться странствующими рыцарями, а это уже немало. «Поэтому, друг мой Санчо, пусть не огорчает тебя то, что меня радует, и не старайся обновить мир[18] и вывести странствующее рыцарство из его привычной колеи». Не старайся, бедный Санчо, обновить мир, исцеляя великодушных от безумия, не старайся вывести безумие из его привычной колеи, ибо оно так распирает ее и распрямляет, что прямолинейностью она ничуть не уступит самому разуму, так называемому здравому смыслу. Санчо ни читать, ни писать не умеет и, стало быть, не умеет разбираться и в правилах «рыцарской должности», как он выражается. И ты прав, Санчо: именно благодаря чтению и письму вошло в мир безумие.

Глава XI

о том, что произошло между Дон Кихотом и козопасами

Пустились они в путь и нашли радушный прием у каких?то добросердечных козопасов, которые — Господь, верно, вознаградил их за добрые дела — пригласили обоих отужинать. Дон Кихот приглашение принял, уселся на корыте, перевернутом вверх дном, усадил по–братски Санчо рядом с собою; и вот тогда?то, «хорошо насытив свой желудок», он взял пригоршню желудей и обратился к козопасам с этой самой речью о золотом веке, которая приводится во множестве пособий по ораторскому искусству. Но мы здесь не упражняемся в словесности и заботит нас не красота слога, а духовность — плодоносная, хотя и безмолвная. Эта пресловутая речь всего лишь одна из множества тех речей, что в ходу и в обычае, а этот минувший золотой век — тусклый отблеск будущего века, когда, по слову пророка Исайи, волк будет жить вместе с ягненком и лев, как вол, будет есть солому (Исайя. 11:6—7).

Сей образчик риторики сам по себе мало что дает для толкования. «Счастливо было то время и счастлив тот век, который древние прозвали золотым…» — и так далее. Не будем удивляться тому, что Дон Кихот прославляет былые времена. Именно видения былого побуждают нас завоевывать будущее, мы созидаем надежды из воспоминаний. Одно лишь минувшее прекрасно; смерть всему придает красоту. Когда речушка втекает в море, при встрече с бездной, что вот–вот ее поглотит, разве не вспомнится ей потаенный источник, где она взяла начало, разве не захочется ей вернуться вспять, если б оно было возможно? Уж коли погибать, то хотя бы во чреве матери–земли.

Нет, не речь Дон Кихота будет для нас предметом рассмотрения. От этих слов Рыцаря толк и польза лишь постольку, поскольку они являются комментарием к его деяниям, их отзвуком. Говорить?то говорил он в соответствии с прочитанными книгами и с мудростью века, которому выпало счастье включить в свою протяженность жизнь нашего Рыцаря; но действовать действовал он в соответствии с веленьями своего сердца и с вечной мудростью. И сей образчик его красноречия мы будем рассматривать не как образчик красноречия, сам по себе достаточно заезженный, куда важнее то, что обратился он с этой речью к селянам–козопасам, которым была она не по разуму; вот в этом?то и состоит героизм, явленный Рыцарем в сем приключении.

Это и в самом деле приключение, да еще из самых героических. По той причине, что говорить всегда