Здесь историк покидает Дон Кихота и, перескакивая от его приключений к приключениям его оруженосца, переходит к рассказу о том, как управлял островом Санчо, губернаторство которого можно оценить словами святого апостола Павла из Первого послания к коринфянам (3:18), где он говорит: «Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтоб быть мудрым».
Прав был мажордом, когда, послушав Санчо, сказал: «Живя на свете, каждый день узнаешь что?нибудь новое; шутки превращаются в серьезные вещи, а насмешники сами оказываются осмеянными». Разве не так?
Санчо, коего губернатором сделали в насмешку, отдал столько превосходных распоряжений, что они по сей день соблюдаются в тех краях и носят название Установлений Великого губернатора Санчо Пансы. И пусть нас это не удивляет, ведь самые великие законодатели ни в чем не выше Санчо Пансы; будь оно не так, плохи были бы законы.
В один прекрасный день пришел конец правлению Санчо, и оказалось, что именно тогда достиг он самых глубин своей героической сути. Оставив правление островом, к которому он так стремился, Санчо кончил тем, что познал самого себя, и теперь мог бы сказать насмешникам то, что Дон Кихот сказал Педро Алонсо во время своего первого выезда, а звучало это так: «Я знаю, кто я такой». Я уже говорил, что лишь герой может сказать: «Я знаю, кто я такой», а теперь добавлю, что каждый, могущий сказать: «Я знаю, кто я такой», это герой, какой бы жалкой и несчастной ни казалась его жизнь. И Санчо, покидая остров, знал, кто он такой.
После того как его избили и измолотили, разыгрывая нападение врагов на остров, он оправился после обморока и спросил, который час; затем замолк, оделся и отправился в конюшню, «куда вслед за ним двинулись все его приближенные; там он подошел к Серому, обнял его, нежно поцеловал в лоб и со слезами на глазах сказал: «Приди ко мне, мой товарищ, друг и помощник в трудах и невзгодах; когда я жил с тобой и все мои мысли были заняты заботой о том, как бы починить твою упряжь и напитать твою утробу, воистину счастливы были мои часы, дни и годы, но с тех пор как я тебя покинул и вознесся на башни честолюбия и гордости, душу мою одолели тысяча невзгод, тысяча трудов и четыре тысячи треволнений…»». И после того как оседлал Серого, добавил другие не менее разумные слова, умоляя дать ему возможность вернуться к его «прежней воле».
«Я не рожден для того, — сказал он, — чтобы быть губернатором и защищать острова и города от неприятеля, который желает их осаждать. Я больше смыслю в том, чтобы пахать и копать землю, подрезывать и подчищать виноградные лозы, чем в том, чтобы издавать законы и защищать провинции и государства. Хорошо святому Петру в Риме; я хочу сказать, что каждому из нас следует заниматься тем делом, для которого он родился». Ты же, Санчо, родился не для того, чтобы повелевать, скорее для того, чтобы тобой повелевали, а тот, кто рожден для того, чтобы им повелевали, обретает свою волю, исполняя приказы, и свою неволю, отдавая таковые; ты родился не для того, чтобы направлять других, а чтобы следовать за твоим хозяином Дон Кихотом, и в следовании за ним ты найдешь свой остров. Быть сеньором! Какие напасти и тревоги приносит эта доля! Верно говорила Тереса де Хесус в главе XXXIV «Книги моей жизни» о той сеньоре, которая оказала ей помощь при основании монастыря Святого Иосифа:186 увидев, как эта дама живет, святая прониклась отвращением к самому желанию быть сеньорой, потому что «это сплошное принуждение; и когда в миру именуют сеньорами таких, как она, это тоже ложь мирская, ибо, сдается мне, сеньоры эти сами в рабстве у тысячи вещей».
Ты думал, Санчо, что выехал из дома твоей жены и твоих детей и оставил их, чтобы отправиться на поиски для себя и для них острова, но в действительности ты выехал, ведомый героическим духом твоего хозяина, и ты понял, хотя и не отдавал себе в том ясного отчета, что следовать за ним, и служить ему, и жить с ним и было твоим островом. Что мог ты делать без твоего хозяина и сеньора? Чему послужило бы правление твоим островом, если бы не было там твоего Дон Кихота и ты не мог бы смотреть на него, служить ему, и восхищаться им, и любить его? С глаз долой, из сердца вон — дело известное.
«Пускай тут, в конюшне, останутся те муравьиные крылышки, что вознесли меня на небо, для того чтобы там заклевали меня стрижи и прочие пташки; лучше спустимся на землю и будем по ней ходить просто–напросто ногами…». Наверное, ты много раз слышал, добрый Санчо, о том, что нужно быть честолюбивым и стремиться летать, дабы выросли у нас крылья, и я тебе говорил об этом много раз и повторяю сейчас; но твое честолюбие сводится к поиску Дон Кихота; честолюбие рожденного повиноваться должно состоять в поисках такого господина, который повелевал бы по справедливости; вспомним, что говорили о Сиде жители Бургоса, как повествуется в старинной «Песни о моем Сиде»:
Честной он вассал, да сеньором обижен.187
И когда ты оставил правление, о котором так мечтал и которое казалось тебе смыслом и целью всех твоих трудов в странствиях по свету, когда ты оставил его и вернулся к хозяину, ты пришел к своей сути и можешь сказать, вслед за Дон Кихотом и вместе с ним: «Я знаю, кто я такой!» Ты герой, как и он, такой же герой. Дело в том, Санчо, что героизм проявляется, когда мы сталкиваемся с героем, обладающим чистым сердцем. Восхищаться и любить героя бескорыстно и бесхитростно — значит разделять его героизм; и точно так же тот, кто умеет наслаждаться творчеством поэта, сам становится поэтом, потому что умеет радоваться поэзии.
Ты слыл корыстным и жадным, Санчо, но, покидая свой остров, уже смог воскликнуть: «…я уезжаю отсюда голышом, так какие еще нужны документы в подтверждение того, что я управлял как ангел?» Сущая правда, подтвержденная и доктором Ресио. Санчо предложили почетную охрану «и все, что ему потребуется для того, чтобы в пути ему было удобно и приятно». Но Санчо сказал, «что ему хотелось бы получить овса для Серого, а для себя — полкаравая хлеба и половину сыра». Он не забывал о своем друге и товарище Сером, о многострадальном и благородном животном, привязывавшем Санчо к земле. «Все по очереди обняли его, он со слезами обнял каждого и уехал, оставив их пораженными его речами и столь твердым и столь разумным его решением». И остался он на дорогах мира, вдали от своего дома, без острова и без Дон Кихота, и был он предоставлен самому себе, сам себе хозяин. Хозяин? «Санчо застигла темная и непроглядная ночь», одного, без господина, далеко от родных мест; что же с ним приключится? «Он провалился вместе со своим Серым в глубокое и мрачное подземелье…».
Видишь, Санчо, вот чего тебе не миновать, вот что обязательно случится с тобою, стоит только оказаться вдали от родных мест, без острова и без господина: провалишься в подземелье. Но падение оказалось тебе на пользу: потому что там, на дне подземелья, ты смог лучше понять глубину подземелья твоей жизни, как и надлежало тому, кто вчера еще был правителем острова, «раздавая приказы своим чиновникам и вассалам», а сегодня «окажется погребенным в каком?то подземелье — и никого не найдется, чтобы выручить его, ни слуги, ни вассала, который бы пришел ему на помощь». И там, на дне подземелья, ты понял, что тебе не посчастливится так, как твоему господину Дон Кихоту в пещере Монтесиноса; «там предстали перед ним приятные и утешительные видения, — говорил ты себе, — между тем как я здесь увижу, надо думать, только жаб и змей». Да, брат Санчо, эти видения не для всех, а мир подземелий является ничем иным, как проекцией мира бездны нашего духа;
ты увидел бы в пещере Монтесиноса жаб и змей, как и в подземелье, куда ты упал, а твой сеньор узрел бы и там прекрасные и утешительные видения, какие узрел в пещере Монтесиноса. Для тебя не должно быть других видений, кроме видений твоего господина; он видит мир видений, а ты этот мир видишь в нем; он это видит благодаря своей вере в Бога и в самого себя, а ты это видишь благодаря твоей вере в Бога и в твоего господина. И твоя вера не является менее великой, чем вера Дон Кихота, а видения, которые ты видишь благодаря твоему хозяину, не становятся менее твоими, оттого что он ощущает их своими собственными, увиденными им самим. Сам Бог вызывает их в нем и вызывает их в тебе, в нем возникают видения непосредственно, а у тебя — через него. Тот, кто верит в героя, не меньший герой, чем герой, верящий в себя.
Но бедный Санчо стал стенать на дне подземелья и оплакивать свое несчастье, предполагая, что извлекут оттуда его «гладкие, белые, обглоданные кости» и вместе с ними кости его славного Серого; что умрет он далеко от своей родины и вдали от своего семейства и некому будет закрыть ему глаза и оплакать его в смертный час, а это все равно что умереть дважды и остаться один на один со своей смертью. А тут и день наступил; но что мог сделать бедняга Санчо вместе со своим Серым, кроме как вопить и звать на помощь? И исследовать подземелье, ведь не зря же служил он Дон Кихоту. Вот тогда?то и произнес он свои сокровенные слова: «Помоги мне, всемогущий Боже! То, что для меня злоключение, было бы отличным
