Потому что есть система вывода собственности в офшоры, при которой минимизируются налоги, выплачиваемые на данной территории. То есть вместо полноценного завода, который дает вам рабочие места, налоги и прибыль, вам остаются только рабочие места.
Если у вас состояние социальной катастрофы, вам выбирать не приходится. То есть я допускаю, что в начале 1990-х годов действительно выбирать не приходилось: придите хоть кто-нибудь, дайте хоть что-нибудь, мы отдадим все. Эта логика неправомерна, но она была понятна в состоянии катастрофы.
Но что за катастрофа происходила у нас на протяжении всех 2000-х годов, которые называются тучными, щедрыми и богатыми, что официально воспроизводилась и воспроизводится логика, будто иностранный инвестор – наше все?
И когда руководство России в разы сокращает перечень стратегических предприятий, оно при этом еще извиняется, что какие-то предприятия признаются стратегическими. Напомню, у нас в 1990-е годы была попытка приватизации заводика, который производил шифровальную технику для наших спецслужб. Причем приватизация производилась израильской фирмой. Произошел грандиозный скандал, поэтому приватизация не удалась. Но вообще-то говоря, если бы скандала не было, то все было бы нормально. У нас немало ситуаций, когда приватизация такого рода удавалась.
Россия стремительно движется к состоянию Африки. В недрах этого континента тоже много полезных ископаемых – только населению Африки от богатств ее недр почему-то почти ничего не достается: основная часть недр принадлежит иностранным инвесторам. Там люди начинают умирать с голоду или устраивать революции, когда цена на пшеницу подскакивает на 10 %.
Термин «враг» ушел в прошлое вместе с холодной войной. Нет больше маньяков, которые хотят нас убить, потому что мы коммунисты, или, например, славяне, или, например, русские, или, например, они думают, что мы ходим по улицам заснеженной Москвы в обнимку с пьяными медведями и кагэбэшниками. Маньяки кончились. Никто не уничтожает народы из ненависти. А вот если существование народа мешает повысить рентабельность бизнеса с 10 до 15 % – такой народ уничтожается. Не потому, что его кто-то ненавидит, а потому что он мешает. Мы живем в стране, которой принадлежит от 16 до 22 % мировых богатств, а наш народ составляет менее 2 % населения Земли.
Давайте представим ситуацию. Есть Земля, есть какое-то количество богатств. Нам принадлежит 16 %, а нас всего 2 %. Знаете, в такой ситуации приходится очень сильно крутиться, чтобы сохранить хотя бы эти богатства. Не потому, что нас кто-то не любит. Просто прибыльность глобального бизнеса проще всего повысить именно за наш счет. Есть комбинат «Норильский никель», который дает огромную прибыль. Вопрос: кому будет принадлежать эта прибыль – российскому народу, российской бюрократии, человеку, который вовремя приватизировал этот завод, или глобальному бизнесу? И когда глобальный бизнес говорит, что хотел бы повысить норму прибыльности за счет завода, это не война, это не враги – это конкуренция.
Но если вы думаете, что ради конкуренции, ради повышения прибыли даже на три процентных пункта кого-то, кого бомбить можно, бомбить не будут, – вы жестоко ошибаетесь.
Впрочем, война – это старые методы конкуренции. Сейчас конкуренция ведется, в том числе, путем скупки интересующей страны, путем захвата ее экономики. Не потому, что кто-то хочет захватить территорию: это термины геополитики, которая умерла с началом глобализации, а может быть, даже с Гитлером.
Все по-другому: есть объекты, которые приносят или могут приносить прибыль. Мне как представителю глобального бизнеса (а хоть бы и национального) нужна прибыль. Значит, я должен любой ценой захватить эти объекты. Если я не могу купить объект за рубль, я куплю его за 100 млн долларов. Такой, как «Норильский никель», многие другие, находящиеся на территории России, – бесценны. 80 % мирового рынка палладия оценке не поддается.
Похожая ситуация с платиной, хотя там меньшая доля, и вполне приемлемая ситуация с никелем.
Это вопрос глобального влияния, которое само по себе рождает деньги.
Когда на вас идет маньяк, который хочет убить вас за то, что это вы, обороняться от него просто и естественно. Но, когда к вам идет нормальный человек, в галстуке и костюме, который хочет всего-навсего забрать ваше имущество, потому что считает, что будет лучше, если оно станет его собственностью, – это конкуренция. К сожалению, она может быть ничуть не лучше войны.
Потому что люди, желающие забрать ваше имущество, говорят: сопротивляющиеся нам – националисты, маньяки, идиоты, мы не имеем с ними ничего общего. А вот вас мы любим, ценим вашу культуру, прекрасно к вам относимся, – отдайте нам вашу страну, она нам нравится. Мы сможем управлять ею лучше, чем вы, и вам даже что-нибудь, возможно, достанется от нее.
Часто говорят: обычному человеку нет разницы, кому принадлежит завод.
Это не так.
Если прибыль от «Норильского никеля» получает российский бюджет, то жена этого человека, которая работает учительницей в школе, живет, как положено учителю, а не как положено нищему. Потому что в бюджете есть деньги, чтобы платить учителю, и учитель может сосредоточиться на обучении детей, а не на текущем выживании. И у него в семье отчетливо больше денег.
А если его жена работает вместе с ним на том же заводе, в их населенном пункте нет преступности, потому что, с одной стороны, есть милиция, а с другой, есть перспектива для молодежи. Они ходят или ездят по нормальным улицам. Они живут не в ветхом, аварийном жилье, а во вполне приемлемом. Потому что, даже если нет денег купить жилье, социальное жилье им дадут: в бюджете есть на это деньги.
У нас в бюджете есть деньги, но они не достаются населению. Наша бюрократия вкладывает эти деньги в модернизацию наших стратегических конкурентов, а не в модернизацию России. Но должно быть по- иному. Так что, если купоны стрижет российский бюджет, российское государство, то значительная часть этих денег должна доставаться народу России на текущее потребление и на стратегическое развитие.
Сегодня, насколько можно понять, купоны стрижет российская бюрократия, а не бюджет. Это значит, что клептократия берет взятки с владельцев «Норильского никеля». Российские коррупционеры при этом юридически совершают преступление – и в принципе, когда государство оздоровится, у них эти деньги можно будет отобрать, вернуть их в бюджет и пустить на пользу тому самому среднестатистическому российскому человеку.
Если завод принадлежит российскому олигарху, который всю прибыль берет себе и строит замок в Швейцарии, – существует теоретическая возможность, что российское государство оздоровится и скажет ему: ну-ка, давай заплатим налоги. Давай-ка работать не в режиме ограбления общества, а в режиме службы обществу. И общество скажет олигарху: ты хороший управленец, хороший стратег, ты имеешь 6 % прибыли, даже 10 % прибыли, а остальное ты отдаешь. Качественное управление стоит денег: если ты действительно гениальный управленец, ты будешь иметь свои 10 %, но работать будешь в основном на общество.
А личное потребление сына олигарха, не умеющего ничего, а просто стригущего купоны, можно обложить, как в развитых странах, такими налогами, что его имущество будет работать не столько на него, сколько на страну. Без всякого подрыва института частной собственности – как это происходит в развитой экономике.
А вот когда приходят глобальные сети, так сказать нельзя. Потому что олигарх, даже самый крутой, – это меньше, чем государство и чем общество. Даже если он убежит за границу, его можно будет призвать к ответу. Российский бюрократ – это тоже меньше, чем государство. Даже если он убежит за границу, можно возбудить дело о коррупции, и его принесут на блюдечке с голубой каемочкой те самые иностранные политики, которые его приглашали, гладили по головке, говорили, что он хороший, уважаемый человек. Есть ведь международные правила, и в целом они все еще выполняются.
А вот глобальная сеть – это больше, чем государство.
Если вы хотите вернуть среднестатистическому российскому работнику деньги, которые уже достались глобальной сети, это уже не конкуренция, – это война. она может быть холодной, но это война. Потому что вы приходите к тому, кто больше вас, сильнее вас, потому что он глобальный, а вы локальный как национальное государство, – и вырываете у него изо рта и из кошелька сладкие куски.
Да, они ваши, вы в это верите.
А он знает, что – его.
