Увы, речь идет не о стандартном демагогическом приеме огрубления любого вопроса до дихотомии «черное – белое», – речь идет об искренней, честной, глубоко органичной неспособности воспринимать более одной стороны любого явления.
Каюсь: я поставил эксперимент и в ряде материалов одновременно и ругал, и хвалил Жириновского (как я сделал это в данной статье). И на форуме обычно появлялось сообщение о том, что Делягин – идиот, потому что высказывает диаметрально противоположные тезисы. Мысль о том, что даже такие простые явления, как Жириновский, могут быть чуть-чуть более сложными, чем однозначный ярлык, – просто не влезает в сознание типичного российского либерала.
Да, он убежден (как минимум со стакана сока, выплеснутого в Немцова, по-видимому, после тщательных репетиций), что Жириновский – подонок. Да, он видит его чрезвычайную успешность, что означает его эффективность как политика. Но его сознание столь примитивно, что эти две простейшие мысли просто не помещаются в нем одновременно – и первая напрочь вытесняет вторую. Жириновский находится на арене российской политики более 20 лет, – и уже много лет подряд я хвалю его эффективность как политика, в том числе и в беседах с либералами. И уже много лет подряд я вижу, что эта мысль почти всякий раз оказывается для них новой и неожиданной: да, она абсолютно банальна, но она не помещается в сознание либерала вместе с выплеснутым на Немцова соком.
И сок ее вытесняет.
«Патриотизм – последнее прибежище негодяя»
Давно уже разжевано по кусочкам для самых-самых упертых и не желающих знать английский, что великий Толстой, переводя сложный иностранный текст, сумел-таки перевести его неправильно. В оригинале смысл заключался в том, что «патриотизм может оправдать даже негодяя», а из-под пера классика вышло, что «патриотизм – это способ самооправдания негодяя» (что тоже бывает весьма часто, не будем забывать об этом).
Очень хотелось подтвердить свою мысль, с кем не бывает.
Тот еще был либерал, хотя, возможно, что перепутал и искренне.
Умудрились же церковники при переводе Библии (!! – а нам Конституция наша не нравится, бесимся с жиру, к церкви обращаться надо, там еще круче бывает) перепутать и вместо канонического «Блаженны нищие ради духа», то есть отказывающиеся от имущества ради моральной чистоты и духовного самосовершенствования, залепить «Блаженны нищие духом» – на радость не только по-честному убогим, но и моральным уродам десятков последующих поколений (считать, что «нищие духом» означает «смиренные», как принято в официальной трактовке, все-таки большой перебор).
Почему молчит церковь – понятно: лучшее враг хорошего, один раз обряды исправлять уже начали, до раскола доисправлялись.
Но почему именно либералы сделали ошибку классика фактором общественной жизни?
Сначала – понятно, валили КГБ, КПСС и СССР. Но свалили же – почему не поднимать собственный, российский патриотизм, как во всех странах СНГ?
Почему все 1990-е годы, пока либералы были у власти, любить свою Родину было стыдно? Почему за словосочетание «национальные интересы» в служебной бумаге еще в 1995 году (личный опыт) можно было огрести серьезные неприятности?
Потому что, когда в начале 1990-х, по известному выражению, «попали в Россию», далеко не все «целили в коммунизм». И те, кто промахнулись, вроде Зиновьева и в целом диссидентов, как правило, горько раскаивались и никакой карьеры в своем раскаянии не сделали.
А карьеру сделали, в тогдашних терминах, «демократы», – те, кто целил именно туда, куда попал.
Лучше всего это выразил умнейший и откровеннейший из либералов Кох, давным-давно сказавший о бесперспективности и безысходности России с такой чистой детской радостью, что она повергла в шок даже его коллег (http://tvoygolos.narod.ru/press/1998.11.02.htm).
Реагируя на теракт 11 сентября 2001 года, он же, отметив, что «для меня в Нью-Йорке все улочки родные», без каких-либо наводящих вопросов, по собственной воле признал: «Испытал полное бессилие и опустошение. Два года назад у нас в России взрывали дома, но тогда не было эффекта присутствия», – при том, что, если я не ошибаюсь, в августе 1999 года он в России был, а в сентябре 2001 года в США не был. И дело здесь вряд ли только в телетрансляции: дело, скорее, в самоидентификации человека, в том, где именно у него находятся «родные улочки».
Лучше всех эту позицию выразила одна «прорабша перестройки», которая на круглом столе, посвященном 11 сентября 2001 года, визжала, буквально как резаная, что любые люди, готовые сознательно отдать свои жизни за что бы то ни было, и особенно за какую бы то ни было идею, – выродки рода человеческого и должны выявляться и уничтожаться физически в превентивном порядке, чтобы не мешали нормальным людям нормально жить.
Дело было в Ленинграде (тогда и ныне Санкт-Петербург), не более чем в пяти километрах (извините, я там плохо ориентируюсь) от Пискаревского кладбища, где лежали эти самые, по ее терминологии, «выродки».
Признаюсь: даже американцы в своих войнах после Второй мировой, даже террористы, даже фашисты ближе мне, чем эта либеральная ведьма, которую я слышал своими ушами. Потому что они сражались за свой народ – или хотя бы искренне думали так, а она вполне сознательно сражалась против своего народа – за свое потребление.
Последнее слово главное для понимания отношения либералов к России.
И здесь дело совсем не в какой-то специфической ненависти к ней, – патриоты, считающие так, страдают обычной местечковой манией величия (обычно в комплекте с манией преследования).
Россия нелюбима либералами не как враг, не как противостоящая сила (увы, ну какая ж мы пока сила!), но лишь как неудобство, как гвоздь в ботинке: ее народ (тоже запрещенное после победы демократии слово, надо было писать «население»!) мешает им красиво потреблять, как плохому танцору мешают танцевать ноги партнерши, не более, – не бросается же он посреди вальса отпиливать эти ноги!
Отношение либералов к патриотизму вызвано их коммерционализованностью.
Как гениально выразил один недавно впущенный в страну коммерческий олигарх: «Я не столько патриот страны, в которой живу, сколько патриот своего капитала» (http://www.peoples.ru/undertake/finans/kiselev/) .
Всем нам свойственно застывать в тяжком раздумье между севрюгой и Конституцией; при выборе же между Конституцией и куском хлеба 95 % людей не будут задумываться ни минуты, и всерьез осуждать их может только тот, кто не голодал сам.
Но именно у либералов – и именно в силу их идеологии – потребительская ориентация выражена предельно полно. И, служа своему потреблению, они автоматически, незаметно для себя самих начинают служить странам и регионам, где потреблять наиболее комфортно, – нашим объективным, стратегическим конкурентам. И, живя ради потребления, они начинают любить те места, где потреблять хорошо, комфортно, и не любить те, где потреблять плохо, неуютно.
Не любить Россию.
И это очень хорошо демонстрируют практические действия либералов, по-прежнему обслуживающих власть.
Я огрубляю осознанно, в жизни все сложней, приведу лишь один пример: потребление бывает не только материальным, но и символическим. Потребление – не только еда, жилье, курорты, автомобили; это еще и среда обитания. Крах СССР сделал нас народом диаспоры, как евреев и армян, – и сейчас в Хайфе, Гамбурге или даже Лондоне можно посидеть на кухне не хуже, чем в Москве, а учитывая, что уезжали и уезжают наиболее культурные и активные, даже и лучше.
Еще более важно то, что образование по самой своей природе включает западные стандарты культуры и представлений о цивилиованности, которые во многом не совместимы с общественной психологией, а во многом – с объективными потребностями нашего общественного развития. Это главное противоречие нашей истории, как и истории большинства аграрных или слабо развитых стран, оно неминуемо порождает отторжение интеллигенции, но лишь у либералов это отторжение достигает крайней, неправильной,
