– Около пятидесяти миль, – отозвался он.
– Вы там выросли?
Холлэнд кивнул.
– Если можно так выразиться.
Она просияла, не уловив смысла.
– Я понимаю, это маленький город. Может быть, моя приятельница знала вашу семью.
– Надеюсь, что нет, Рейчел, – откликнулся Джеймс. – Я на это надеюсь, потому что вряд ли это будут хорошие воспоминания. Моего отца отлично знали как главное городское несчастье. Он был ничтожным выскочкой, который делал все возможное – начиная со странного бизнеса до выдвижения своей кандидатуры в мэрию – просто для того, чтобы выставить себя напоказ. Я потратил юность на то, чтобы отречься от всякой связи с ним.
– Его тоже звали Джеймсом?
Холлэнд фыркнул.
– Большой Джим. Так он сам себя звал. Большой Джим Холлэнд. Под этим именем он даже выдвинул себя кандидатом. Вот почему я никогда не разрешаю людям называть меня Джимом.
– Чем он зарабатывал на жизнь?
– Видите ли, его скорее всего можно было назвать продавцом по призванию, Рейчел. Он мог продать все что угодно. Арестанту – дополнительный срок за решеткой, холодильники – эскимосам, серу – осужденному гореть в аду. Единственная проблема: его никогда не интересовало, работает ли то, что он продал, или нужно ли оно кому-нибудь. Я всю свою юность провел, выслушивая, как моя мать отбивается от рассерженных покупателей или партнеров, сборщиков налогов и желающих получить по счетам. Отец все покупал в кредит – казалось, он у него бесконечен. До сих пор в Грили есть здания, носящие его имя. Потому что первым делом, купив или выстроив что-то, он лепил на это свое имя, обычно из камня или бетона. Даже после того как здание переходило в другие руки, новые хозяева не могли уничтожить надпись.
– И по контрасту вам захотелось быть незаметным, – предположила Рейчел.
Джеймс фыркнул и с отвращением покачал головой.
– Я хотел стать
Холлэнд поднял свою крупную правую руку ладонью вверх, подыскивая нужные слова. Его взгляд был устремлен на переднюю панель. Потом его глаза вернулись к собеседнице.
– Отец-то меня и
– Мне очень жаль, – произнесла Рейчел.
– Я не общительный человек. Я очень замкнут и понимаю, что это реакция.
– Я смотрела на вас, Джеймс, когда вы говорили с пассажирами. Вы куда более общительный человек, чем думаете.
– Это просто Джеймс Холлэнд – профессионал. – Он жестом показал на лобовое стекло, его глаза устремились за рукой. – Настоящий я привык постоянно мечтать о том, чтобы вернуться назад в далекий девятнадцатый век и быть одиноким жителем гор. Я полагаю, что это потребность убежать от постоянного людского осуждения, от того, как трудно на самом деле
Они оба замолчали на несколько секунд, потом Рейчел взглянула на летчика и откашлялась.
– Ваш отец еще жив?
Холлэнд покачал головой.
– Нет. Умер пятнадцать лет назад. Я даже не ходил на похороны. – Капитан снова посмотрел на свою собеседницу. – Мне жаль, – произнес он. – Не знаю, зачем я все это рассказал. Это все давно в прошлом.
Она махнула в ответ рукой.
– Как вы пришли в авиацию?
– Удача и любовь с первого полета, как я это называю.
Капитан поведал ей о том, как выиграл возможность совершить свободный полет в средней школе и как неожиданно не смог насытиться этим; о назначении в училище ВВС и о том, как его любовь к полету была сторицей вознаграждена длинным перечнем значков и наград; о том, что был номером один среди пилотов- инструкторов и что во Вьетнаме сделал на своем «Фантоме» шестьдесят три вылета из Дананга.
И Джеймс не забыл о Сандре, своей бывшей жене.
– Моя вина, – подвел он черту под рассказом о разводе. – Я на самом деле нелюдимый тип. Я плохо общаюсь. Вы услышали обо мне за пятнадцать минут больше, чем Сандра за десять лет супружества. – Холлэнд повернулся к молодой женщине. – Правда, мне жаль, что я разболтался...
– Именно этого я от вас и хотела.
– Что ж, вы были правы. Вы
Она улыбнулась.
– Это так. Мы встретились в самом начале этого кризиса, помните? Очень многое произошло за такое
