«Какое у меня право вовлекать ее в мои неприятности», – мрачно подумал священник. Скорее всего, ему придется на кого-то накинуться – и произойдет это уже скоро. И если ему повезет, если очень повезет, то, погибнув, он прихватит с собой и Принца. Ну а теперь получалось так, что… убивая Принца, он тем самым убьет и Йенсени.
«О Господи, вразуми меня. Я решил, если понадобится, пожертвовать собственной жизнью. Но имею ли я право жертвовать и жизнью этой девочки?»
В конце концов он осторожно промолвил:
– Не думаю, что без этой штуковины они разрешат тебе идти со мной.
Вина свила гнездо у него в груди, вина и раскаяние, но он не мог сказать больше ничего, если, конечно, не собирался выдать собственные намерения. Поняла ли девчушка, на что ей предлагают дать согласие?
– Ладно.
Она произнесла это едва слышным шепотом. Страж взял ее за руку и вывел из темницы – довольно грубо, подумалось Дэмьену, – а затем ракх защелкнул браслет у нее на шее. Послышался характерный металлический щелчок.
– Выводите, – распорядился ракх.
Стражники вывели Дэмьена из зарешеченной половины подземелья туда, где стоял ракх. Скованного по рукам и ногам, его тем не менее предъявили на дополнительный осмотр командиру, да и сами встали впритык, не спуская со своего пленника глаз. И вновь Дэмьен подумал о том, что его принимают за какого-то чудодея.
– Вам следует знать, – сообщил ему ракх, – что мне приказано убить вас в ту же секунду, как вы что-то затеете. Не ждать, не спрашивать, не выяснять ваши подлинные намерения, а просто убить.
Дэмьен поглядел в зеленые холодные глаза и подумал о том, что за секреты таятся в их глубине. Что, интересно, разглядел в этом ракхе протектор, приняв его за возможного союзника? Чем бы это ни было, Дэмьену не удавалось это нащупать.
«Кирстаад был здесь почетным гостем. Это совершенно другая точка зрения, чем та, на которой нахожусь я».
– Поняли? – спросил капитан.
– Да. – Дэмьен кивнул. – Понял.
– Прекрасно. – И капитан приказал своим людям: – Пошли.
Пленников подтолкнули к лестнице и тычками направили вверх. Один из лейб-гвардейцев сгреб было Йенсени за руку, но той удалось увернуться, и она тут же бросилась к Дэмьену. Ракх разрешил ей держаться рядом со священником. В процессе бесконечного восхождения Дэмьен чувствовал рядом с собой тепло ее тела; и как же ему хотелось, чтобы хотя бы для нее оставалась малейшая надежда.
«Не слишком-то я осчастливил тебя, взяв с собой, – мысленно обратился он к ней. – Даже среди Терата тебе жилось бы лучше. – Но тут Дэмьен вспомнил о том, в каком состоянии они нашли ее у Терата: грязную, запуганную, живущую в норе, как какое-то животное. – Но ведь и сейчас она грязная, и сейчас запуганная, – нехорошо подумал он. Чувствуя, как при ходьбе от его собственного тела отслаивается засохшая корка пота, грязи и крови. – Должно быть, от меня чудовищно воняет. Но ведь ракхам такое нравится».
Последняя мысль – издевательская, разумеется, потому что ракхи отличаются обостренным обонянием, – доставила ему известное удовольствие: как славно было причинить – пусть и ничтожное – неудобство хотя бы одному из врагов. Хотя сам ракх – ни этот, ни любой другой – никогда не признался бы, что дело обстоит именно так.
На полдороге он упал, запутавшись в короткой цепи, пока перешагивал с одной ступени на другую. Упал со всего маху и ударился очень сильно, громко стукнувшись коленом о каменную ступень. Боль пронзила всю ногу, и он непременно покатился бы вниз по лестнице, не ухвати его за руку один из стражников. Другой тут же подхватил его с противоположной стороны, и вдвоем им удалось поставить пленника на ноги; практически повиснув у них на руках, он зашатался от боли.
Ракх тут же подошел и подозрительно уставился на него. Сперва посмотрел на гримасу на лице у Дэмьена, а потом на покалеченную ногу.
– Снять! – распорядился он.
Дэмьен испытал новый приступ боли, когда, расстегивая ножные кандалы, цепь предварительно натянули, – и вот он уже был свободен и мог идти как нормальный человек. Слава Богу.
Продолжив восхождение, он принялся считать лестничные марши. Колено отчаянно болело; он понимал, что, возможно, серьезно повредил его, но игра стоила свеч. Ножные кандалы с него сняли – и хотя это, конечно, было невеликой победой, зато первой, одержанной им с тех пор, как он попал в плен. А он давным-давно понял: когда дела идут по-настоящему скверно, так скверно, что беды обрушиваются на тебя со всех сторон сразу, лучше всего сосредоточиться на одной конкретной задаче и попробовать решить хотя бы ее. А потом будет видно.
Поднимаясь по бесконечной лестнице, он старался не думать о ноже Тарранта. Старался не замечать его тяжесть, не думать о лезвии, вплотную прижатом к его собственному телу. Стражники, надевая на него кандалы, не нашли ножа, не почувствовали они его и в тот миг, когда с двух сторон подхватили священника под руки. Что же тому виной: Творение Тарранта или тщательность, с которой сам Дэмьен припрятал оружие в рукаве рубахи? Хотелось бы ему понять, как именно поколдовал с ножом Таррант. Строго говоря, он и сам не замечал ножа у себя в рукаве; он подозревал также, что не почувствовал бы его, даже если бы тот распорол ему руку до кости. Судя по всему, в дело пущено некое странное Затемнение, позволяющее видеть предмет, но блокирующее любое другое восприятие. И священник подумал о том, удастся ли ему пустить в ход нож, если возникнет такая необходимость. Или Таррант заранее предусмотрел и эту возможность?
В конце концов они поднялись на самый верх и очутились в ослепительном хрустальном зале. Стены со всех четырех сторон сверкали и отливали ртутью, словно на них падал яркий свет из какого-то остающегося невидимым источника. Разумеется, Дэмьен узнал здешний стиль, и, разумеется, тот поверг его в трепет точно так же, как внешний облик самого Принца. Потому что архитектура дворца Властительницы Лема,
