воплощается правдоподобием искусства.
Портрет А. С. Протасовой.
Как далеко ушли те годы, когда свежий глаз, молодая рука и горячее сердце воспринимали мир людей как нечто светлое, радостное, желанное…
Когда он еще не знал всей грязи, всех закулисных коллизий двора.
Когда за блестящим фасадом дворцов и улыбок великосветской черни он не ведал всей жестокости, а порой чудовищности истории создания всего этого великолепия.
Теперь он узнал все.
«Со всяким днем пудра и блестки, румяна и мишура. Вольтер, Наказ и прочие драпри, покрывавшие матушку-императрицу, падают больше и больше, и седая развратница является в своем дворце «вольного обращения» в истинном виде. Между «фона-риком» и Эрмитажем разыгрывались сцены, достойные Шекспира, Тацита и Баркова. Двор — Россия жила тогда двором — был постоянно разделен на партии, без мысли, без государственных людей во главе, без плана. У каждой партии вместо знамени гвардейский гладиатор, которого седые министры, сенаторы и полководцы толкают в опозоренную постель, прикрытую порфирой Мономаха…»
Эти страшные строки написаны Герценом.
… Вставал законный вопрос.
Ты осознал всю фальшь петербургского света, ты познал трагическую судьбу народа?
Восстань!
Но Левицкий не был готов к роли борца.
Он бесконечно устал.
Его тревожила болезнь глаз.
И он томился, тосковал и молчал.
Потекли однообразные будни. Вельможные заказчики, двор стали забывать некогда прославленного мастера. И за какие-нибудь два-три года художник впадает в нищету.
Теперь отношение двора ее величества к Левицкому определила его дружба с Новиковым и другими деятелями русского просвещения.
Не секрет, что живописец был, как и Новиков, масоном, а отношение Екатерины к ним было весьма определенное.
Документы.
Архив.
Портрет Ф. С. Ржевской и Н. М. Давыдовой.
Казалось, немые свидетели сложных судеб человеческих.
Запыленные фолианты камер-курьерских журналов, заполненные каллиграфическим почерком писцов дворцовых канцелярий.
Пожелтевшие протоколы долгих и порой бестолковых заседаний ея императорского величества Академии художеств. Метрические записи и прочие, прочие акты, купчие, доверенности…
Все эти листы бумаги начинают говорить, стоит лишь углубиться в слова, начертанные рукой людской, и вмиг отпадает вся условность высоких дворянских титулов и званий, вся эта иерархическая лестница, с таким тщанием выстроенная столетиями, и остается лишь его превосходительство — факт.
Вот строки из прошения, поданного в Совет Академии художеств осенью 1787 года:
«Ныне чувствую от всегдашних моих трудов в художестве слабость моего здоровья и зрения, нахожу себя принужденным просить высокопочтенный Совет о увольнении меня от должности… Во уважение к ревностной и беспорочной семнадцатилетней службе» снабдить «по примеру прочих пристойным пенсионом».
Левицкий покидает Академию. Ему назначают нищенскую пенсию размером 200 рублей в год. Ничтожная подачка нанесла глубокое оскорбление художнику, отдавшему почти двадцать лет воспитанию молодых мастеров.
Ясно, что слабость здоровья и зрения были лишь предлогом для ухода, обусловленного трениями с руководством Академии. Левицкий стал неугоден.
... Прошло долгих двадцать лет.
И однажды в маленький домик на Кадетской линии, что на Васильевском острове, пришла добрая весть.
Новое руководство Академии художеств призывало Левицкого вновь принять участие в Совете.
И снова скупые строчки протокола:
«Г-н Левицкий, известный и в свое время весьма славившийся художник, Советник Академии... находится ныне... весьма в нужном (надо понимать нуждающемся) состоянии, потому что по слабости преклонных его лет он не может уже столько работать... Семейство же его умножилось содержанием внуков и внучек, которых по смерти отца их воспитывать должен он... Да и во время службы г. Левицкий получал жалованье от Академии всегда малое… не имев никогда ни казенной квартиры, ни дров и свеч». Совет Академии далее предлагает определить его в члены, «что сообразно будет и летам его, и званию, и приобретенной им прежде славе».
Портрет дамы в голубом.
Левицкий, следуя своему моральному кредо, отказывается от так жизненно необходимой ему должности и жалованья в шестьсот рублей.
Даже крайняя нужда не останавливает его от этого шага.
Совет Академии настоял на своем, и Левицкий получал до смерти это жалованье.
Однако до самой глубокой старости, полуслепой, ведомый внутренним долгом, он через силу посещал Совет.
Вот слова, высказанные художником в одном из писем, в которых вылились все долголетние раздумья и муки Левицкого:
«Кто в чине своем не по-христиански служит, тот служит тьме и князю ее душевно и принадлежит ему душою и делами своими, хотя лицемерит и благоденствует, ибо нет середины или ничего между тьмой и светом.
Если вчитаться в аллегорический и условный язык, насыщенный формулами христианства, можно без труда обнаружить новиковский посыл очищения.
Великолепным подтверждением слов о «тьме» и «диаволе» служит портрет известной наперсницы Екатерины II -
А. С. Протасовой, написанный художником около 1800 года.
Наиболее приближенная к императрице дама, знавшая досконально все подробности жизни порфироносной блудницы, блистательно раскрыта Левицким.
Напомним, что этот холст создан через тринадцать лет после ухода живописца из Академии, причиной коего была якобы слабость зрения. .
Так ли это?
Портрет Протасовой.
Одно из последних созданий мастера.
