— Да, все не просто, очень не просто…
В высоком летнем небе неспешно плыли облака. Белоснежные, громадные.
Солнце зажгло цветы на полянах, будто сама радуга спустилась на землю.
Мир природы, вечной, прекрасной, окружал нас.
И вот в этот миг случилось то, чего я меньше всего ожидал, хотя знал Александра Александровича треть века.
Дейнека начал читать Пушкина, Тютчева, Блока. На память. Читал вдохновенно.
Потом вдруг как будто увидел меня и, наверно, заметив мою ошалевшую от радостного удивления физиономию, подошел ко мне и, сильной рукой подняв с земли, встряхнул, хлопнул по спине.
— Ты знаешь, меня приучил к чтению стихов Маяковский!
У него была феноменальная память.
Он знал наизусть «Евгения Онегина», «Полтаву», «Медного всадника», почти всего Лермонтова, Некрасова, Блока…
Когда не писал и не был чем-нибудь занят, то, гуляя или просто отдыхая, бормотал стихи.
Он сочинял все время.
Глядя на него со стороны, человек, его не знающий, мог подумать, что этот огромный, коротко стриженный дядя не совсем нормален.
— Кстати. — Тут Дейнека усмехнулся. — Ты убежден, что все большие поэты, художники, композиторы всегда уж больно уравновешенны и нормальны… Но это записывать не надо. — И он снова рассмеялся.
— Юность — хорошая пора, — проговорил Дейнека. — Мы в эти годы были все немножко сумасшедшие. Била ключом энергия. Так хотелось все постичь. Все понять.
— Моя юность — гражданская война. Чего только я не испытал в те буревые годы! Не раз впритык видел в глаза ту, кого в народе называют «курносой».
Но тогда никто, и в том числе я, не думал о себе.
Несмотря на голод, разруху, тиф, мы шагали, шагали, шагали…
Вперед — в Завтра!
Так в ледяную стужу и в зной я, как и тысячи моих двадцатилетних сверстников, протопал с боями по полям России под «Левый марш» Маяковского.
Нас провожали в путь и вдохновляли боевые марши, песни.
Нас поднимали в бой «Окна РОСТА» Маяковского.
Это было время незабываемое.
Помню, как в Курске я и мои друзья выпускали свои первые «Окна РОСТА», пользуясь стихотворными подписями Маяковского.
Его слова, чеканные, звонкие, заставляли нас напрягать наши кисти и карандаши, быть более меткими и острыми. Нам пришлось на ходу переучиваться и забывать провинциальные приемы. Это была большая школа.
— Маяковский был со мною везде, — продолжал Александр Александрович. — Я носил с собою в кармане гимнастерки вырезки с его стихами из газет и журналов. Это были затрепанные, засаленные клочки бумаги. Но я сохранил их и берегу до сих пор с нежностью, как самое дорогое.
Многие стихи Маяковского я учил наизусть, и однажды не знаю, какая нечистая сила вынесла меня на самодельную трибуну читать стихи моего любимого поэта.
Это был небольшой полустанок в степи.
На фоне красных теплушек расположилась прямо на шпалах, на перроне толпа красноармейцев… 1919 год.
Москва. 1930 год.
Дейнека тогда по просьбе Маяковского и Мейерхольда писал эскизы декораций. И, конечно, он был бесконечно огорчен холодным приемом «Бани». Правда, некоторые неполадки (какие бывают на премьерах) были. Однако суть рассказа Александра Александровича, вся трагичность этого эпизода из жизни автора пьесы — Маяковского — имели весьма неожиданный финал…
Цветущая яблоня.
Как известно, Владимир Владимирович при всей своей громоподобное™ был весьма сдержан в проявлении личных эмоций. После конца премьеры он пропал…
И вот Дейнека ищет Маяковского в театре.
Не находит его. Выбегает на улицу.
Вдруг видит стихотворца.
Он стоял у афиши и пристально всматривался в лица выходящих из театра. Глаза были мокры, он плакал.
Маяковский и слезы…
«Это невозможно», — подумал мгновенно Дейнека.
«Владимир Владимирович! Что случилось?» — выпалил молодой художник.
«Саша!» — улыбнулся сквозь слезы Маяковский. — Машина времени не сработала. Нас не поняли…»
Поэт положил свою массивную руку на плечо Дейнеки и замолчал.
— Дело в том, — заключил короткий рассказ Александр Александрович, — что по ходу спектакля действительно заело механизм «машины времени».
Это была простая театральная накладка.
Так я в первый и в последний раз увидел слезы на глазах Маяковского. Это была для него нелегкая пора.
Такова правда жизни.
Дейнека. Сегодня это не просто имя художника. Дейнека — это мир образов, вошедших в нашу жизнь как некая объективная реальность.
Реальность, осязаемая, закрепленная навечно в великолепную пластическую форму. Художнику удалось найти обобщенный образ своего современника, и мы восклицаем: «Дейнека!», когда видим юных, молодых спортсменов, летчиков, людей труда.
…Я вспомнил неотразимое очарование полотна «Мать» Дейнеки. Магическую простоту и невероятную сложность картины. Колдовскую притягательность образа молодой женщины и в то же время ее гордую недоступность.
Непостижимое соединение интимности и величия.
Века пролетели, сменились названия государств, изменились формы их устройства, а тема мадонны жива и будет жить, пока живет Земля.
Думается, что этот небольшой холст выдержал бы увеличение в десять — двадцать раз. Меня поражает, что до сих пор ни один архитектор не использовал для своих новых творений произведения Дейнеки, как бы созданные для огромных стен.
К сожалению, жизнь мастера сложилась так, что он не всегда мог реализовать свои уникальные данные монументалиста.
Красная площадь. 9 мая 1945 года… Столица ликует. В наступившей тишине звонко пропели куранты. Спокойно, мощно прозвучал голос главных часов Отчизны.
… Ливень сиреневых, розовых, изумрудных звезд упал в темную гладь Москвы-реки. Воссияли древние соборы Кремля. Вспыхнули узорчатые купола храма Василия Блаженного… Победа… Мир…
«Некоторые считают меня односложным, — улыбнулся Дейнека, — пускай, я не скрываю, что счастлив, если мне удалось сказать свое слово в искусстве о нашей небывалой, трудной и непростой эпохе».
Этот памятный разговор с учителем, еле слышный сквозь кипень праздника, особо ярко предстал 7
