— Мне здорово досталось, прежде чем я сумел выбежать во двор и скрыться за домом.
— Вы сумели обуздать свой пылкий темперамент. Это хорошо.
— За что и поплатился, — холодно заметил Марк. — К тому же бросаться на человека, который застал вас в постели у собственной жены…
— Да, да, понимаю. А она, где вы с ней встретились?
— В маленьком кабачке, за Бастилией.
— В принципе вам не следует посещать подобные заведения, так гласит инструкция. Заметьте, я не запрещаю вам этого делать, но скажем так: не советую — чисто по-дружески и в ваших же интересах.
— Ясно, — сказал Марк.
— Я знаю, что в вашем возрасте… Послушайте, самое лучшее для вас найти хорошую женщину и жениться.
— Только прежде чем явиться в мэрию, придется рассказать ей обо всем. Полагаю, что самая лучшая из девушек может передумать, узнав, что жених отсидел в тюрьме за убийство.
— Марк, вы еще слишком молоды и потому не знаете той силы понимания, на какую способна женщина.
— Жалость — это не для меня, — сказал Марк, на этот раз устало.
— А кто говорит о жалости?
Воцарилось молчание. Марку вспомнилось, как вела себя на судебном процессе подруга жертвы. Такая хрупкая, лицо худенькое, в глазах безысходное отчаяние, а требовала, чтобы ему отрубили голову.
— Как теперь у вас со сном, получше? — спросил судья.
Вопрос неприятно поразил Марка, напомнив ему о том, что он поведал о преследовавших его кошмарах постороннему человеку. Он пожалел о своей слабости. Подумать только, ведь он дошел до того, что описал ему этот шатающийся призрак, который, проникнув в его плоть и кровь, отнимал всякое желание жить.
— Отвечать обязательно?
— Что за вопрос! Полноте!
Тем не менее судья, казалось, правильно понял реакцию Марка.
— Вы говорили о женщинах, — продолжал он.
Марк едва удержался, чтобы не сказать с горечью: «Нет, это вы говорили о них!» Однако он взял себя в руки, погасив сигарету в пепельнице.
— Поверьте, Марк, если женщина полюбит вас, она не станет осуждать ваше прошлое. Если вам доведется встретить истинную любовь, вы тут же распознаете ее, потому что возлюбленная примет вас таким, каков вы есть, каким сделала вас жизнь.
Слова эти удивили Марка, настолько они соответствовали неотступно преследовавшей его неотвязной мысли, но все-таки не убедили полностью. Сумрак, в который погрузился его разум после убийства, крепко держал его, не давая возможности положительно относиться к жизни. А судья тем временем продолжал говорить, теперь он рассказывал о поместье де Сент-Ави, о своей старинной дружбе с мадам, не подозревая даже, что описывает только одну сторону вещей, хотя в глазах Марка существуют изнанка и лицо, то есть две стороны, одна из которых служит подтверждением его несчастья и полной зависимости.
XI
На улице под знойным июльским солнцем Марк вспомнил, что остаток дня принадлежит ему. С судьей покончено, по крайней мере, на какое-то время. Он знал, что этот человек пытается понять его и помочь. На мотоцикле он промчался мимо собора Парижской богоматери — на паперти полно было туристов, потом направился вдоль Сены и через мост Сюлли перебрался на левый берег. К черту судью! Он не мог устоять перед искушением, которое не давало ему покоя после разговора, до сего дня подобного желания у него ни разу не появлялось, и теперь ему не терпелось осуществить его. Он притормозил, заметив на фоне пламенеющего неба темную колонну Бастилии. Оставалось только свернуть направо. Там оно и было, это кафе с несколькими столиками на тротуаре, а внутри — бутылки и блестящая никелированная поверхность стойки, притягивающая свет. Неужели он и в самом деле решится войти? Ведь его могут узнать. Хотя народу в этот час немного, да и официант за стойкой новый.
Марк поставил мотоцикл, не торопясь, вошел в зал, сел в углу и заказал пиво. Напротив он видел диванчик, обтянутый искусственной кожей, стол, возможно, тот самый, который он тогда перевернул. Сначала он хотел сесть на то место, где всего за несколько минут жизнь его сломалась пополам, но потом передумал. Над диванчиком висело длинное зеркало. Закурив сигарету, он взглянул на зеркало, словно пытаясь отыскать в его глубине отблеск былых страстей.
Курить он начал только после того, как вышел из тюрьмы. Раньше, следуя спортивной гигиене, он не пил и не курил. «Пожалуйста», — сказал официант, поставив перед ним стакан и пиво. Итак, с тех пор прошло пятнадцать месяцев. И сегодня посетители у стойки смеялись точно так же, как в тот вечер. И все тот же сладковатый запах вермута и анисовой водки плавал в воздухе. Он повертел стакан в руке, нисколько не сомневаясь, что никогда уже не вернется к нему чувство согласия с окружающим миром, он утратил на это право, отрекся от самого себя. Он не смог бы рассказать все по порядку, изложив точные факты в их последовательности, память его все еще блуждала в потемках, и мысль с трудом пробивала себе путь сквозь смутные воспоминания. Он сидел вон там, напротив, в углу зала, возле окна, выходившего на улицу, и читал газету, дожидаясь Фреда Марье-на, который кончал работу позже. Мотоцикл стоял у обочины. Вместе они должны были отправиться на нем в Бельвиль, где два или три раза в неделю тренировались в физкультурном зале.
Четыре парня — служащие — садятся за соседний столик. Тот, что ближе всех к нему, одного с ним возраста. Маленькие блестящие глазки, веселый вид, словом, сразу видно, шутник. Все четверо в отличном расположении духа, и это понятно: конец рабочего дня, долгожданная свобода. Однако парень справа от него, по-прежнему улыбаясь, хочет, видимо, рассмешить своих товарищей и начинает приставать к Марку: «Эй, великан, что ты там читаешь? Дай посмотреть!» Едва вымолвив эти слова, он хватает газету и, прыская со смеху, проглядывает ее, изображая малограмотного, пробующего уловить смысл всех этих значков, потом делает из газеты комок и небрежно, комичным жестом швыряет его. Тут вмешиваются остальные: «Жорж, успокойся». Они улыбаются, но такое бесчинство смущает их. «В чем дело, — не унимается Жорж, — уж и посмеяться нельзя?» И он поворачивается к Марку, с усмешкой дожидаясь его одобрения. Марк берет его за руку повыше локтя и ледяным тоном приказывает:
— Подбери.
— Еще чего, — говорит в ответ Жорж, пытаясь высвободиться, не уронив при этом достоинства. Напрасные усилия. От ярости и возмущения глаза его сузились. Марк продолжает настаивать:
— Я сказал: подбери.
— У тебя что, мания величия?
Этот диалог Марк помнит слово в слово. Двадцать раз он повторял его следователям, судье, своему адвокату. «У тебя что, мания величия?» А вот дальше все уже не так четко. Жоржу удалось встать, высвободиться. Столы зашатались. Раздался чей-то крик: «Шли бы лучше на улицу», и приятели Жоржа тоже встали. Тут в памяти Марка расплывается какое-то черное пятно. Этот Жорж действительно потянулся рукой к карману? Хотел достать оружие? Впоследствии Марк будет утверждать, что истолковал его жест именно так, усмотрев в этом опасность. Только один свидетель подтвердит эту деталь, но у жертвы не найдут ничего, никакого оружия, даже перочинного ножа. Друзьи Жоржа вмешиваются, чтобы привести в чувство, как скажут они потом, обоих противников. Марк будет утверждать, что почувствовал угрозу с их стороны и хотел отступить назад, чтобы они не успели окружить его, и что, пытаясь освободиться, он и ударил Жоржа. Взметнувшись, словно кувалда или молоток, кулак Марка, не рассчитавшего силы своего удара, обрушился на Жоржа, угодив ему в висок. Жорж упал. Но это было не просто падение, он шмякнулся, словно пустой мешок, тело его съежилось, колени подогнулись, туловище, наоборот, выгнулось, и он стал
