похож на букву Z. Вокруг все засуетились. Стали поднимать его. Марк увидел кровь, бегущую из ноздрей двумя тоненькими, ярко-красными струйками. Тут нельзя было ошибиться, он понял, что вместе с этими медленно стекающими струйками уходит жизнь. Никто еще не успел осознать того, что сам он уже знал, хоти безумная надежда заставила его склониться над парнем, он пытался уловить проблеск жизни в угасающих глазах. И Фред, который успел уже прибежать, тоже склонился вместе с ним, потом с ужасом взглянул на Марка.
Поди объясни кому-нибудь тот ураган, взметнувшийся откуда-то из первобытных глубин его существа и затмивший разум. В тюрьме с упорством игрока, который все потерял и грезит о невозможном — вернуться вспять, он долго еще пытался воскресить эту минуту. В течение всех месяцев заключения он был не в состоянии думать о чем-либо другом и чувствовал, как скудеет его мысль, обреченная бесконечно возвращаться все к тому же.
XII
Вместо того, чтобы зайти к Фреду в гараж, он предпочел позвонить ему по телефону и договориться о встрече у него дома. Прежде чем взобраться на четвертый этаж этого старого, обветшалого дома в Бельвиле, он поставил свой мотоцикл в тот самый сарай, где, накрытый брезентом, он дожидался его целый год, находясь под неусыпным надзором Фреда. На нем-то он и отправился на «танцульку» возле Бастилии, где покорил ту самую молодую женщину, что не скупилась на милости, но ревниво оберегала тайну своего гражданского состояния. Как и судья Роллен, Фред похвалил Марка за проявленную им выдержку, когда на него посыпались удары оскорбленного мужа.
— Чуть что, они сразу же упрячут тебя обратно, — сказал он, — да еще добавят твои три года испытательного срока.
Вообще-то он редко говорил с Марком о случившемся несчастье, чутьем угадывая, что Марк все еще блуждает в потемках своего подземелья и что лучше предоставить возможность ему самому найти выход оттуда.
Они отправились ужинать в итальянский ресторанчик на улицу Фобур дю Тампль, где заказали себе пиццу по-сицилийски. Нервы Марка все еще были напряжены после недавнего посещения судьи, однако он не стал рассказывать Фреду об этом визите: что за радость вспоминать такое печальное событие, к тому же его удерживало чувство стыдливости, которое, вероятно, и помешало ему сесть там, где упала его жертва. Из динамика доносилась едва слышная неаполитанская песенка. Приятный тенор властью своего голоса как бы открывал перед ним широкие горизонты, позволяя мысли его выйти на волю из унылого заточения. Фред тем временем что-то искал в своем бумажнике. Он имел обыкновение коллекционировать своих возлюбленных, ему нравились брюнетки небольшого роста, и он фотографировал их, если они соглашались, на шкуре белого медведя, розовая зубастая пасть которого лежала на полу. Поэтому, когда он выкладывал серию таких фотографий, взгляд тотчас же приковывала к себе угрожающе раскрытая пасть, а уж потом внимание переключалось на прелести счастливой избранницы.
На этот раз он похвастался Марку своей последней победой, совсем молоденькой девушкой, достоинства которой не уставал нахваливать.
— Тебе надо бы найти шикарную девчонку, Марк. К несчастью, твой судья сумел «откопать» для тебя только эту проклятую дыру.
— Это все-таки лучше, чем тюрьма, — заметил Марк.
— Само собой. Только что касается женщин, там, видно, не разгуляешься.
И тут Марк понял, что и про Люсьенн он тоже ему ничего не скажет и что долго еще будет бродить на ощупь в своем подземелье, натыкаясь на стены, в поисках хоть какого-нибудь просвета, чтобы выбраться, наконец, на волю.
Он вернул Фреду фотографию, с которой на него лукаво смотрело милое личико. Песенка смолкла, ее сменила неизбежная «Катари», и эта вульгарная, страстная мелодия заставила его понять простую истину: после того как он вышел из кафе, ему сразу же надо было ехать к Люсьенн, и прав был Фред, который считал, что счастье для него все равно что далекая, но все-таки достижимая полоска земли, и что похож он на потерпевшего кораблекрушение, но жаждущего выжить.
Вернувшись домой, он никак не мог заснуть. Часы показывали одиннадцать. Залитая лунным светом долина казалась волшебным озером. Он бродил под деревьями без каких-либо определенных намерений, глаза его были прикованы к фасаду «замка», в окнах которого горел свет. Гравий скрипел под ногами, и на фоне царившего вокруг безмолвия шум этот казался нестерпимо громким, поэтому он свернул с аллеи и пошел по траве, очутившись вскоре у боковой двери «замка». Заперта. И хотя этого следовало ожидать, удостоверившись в очевидной истине, он почувствовал раздражение и несколько секунд держал свой огромный кулак на щеколде, борясь с желанием сорвать ее. Потом, закурив сигарету, повернул назад.
Визит в кафе возродил в его душе ту неясную боязнь замкнутого пространства, которая и раньше терзала его, особенно по ночам. Не то чтобы он пожалел о проведенных там нескольких минутах и об этом ужасном саморазоблачении, но сейчас ему очень хотелось увидеть Люсьенн, он знал, что одного ее взгляда будет достаточно, чтобы избавить его от этого чувства потерянности. Он остановился под сенью ближайших деревьев, ночной покой, казалось, снизошел на землю, обняв ее от края и до края. Но тут позади него послышался легкий шум, он решил было, что это вышел на охоту какой-то зверек, и вдруг услышал голос Таверы: «А! Это ты!» Стало быть, несмотря на густую тень, отбрасываемую листвой, сторож мог незаметно подойти к нему и застать врасплох.
— Добрый вечер, — сказал Марк, — такая жара, что я никак не могу заснуть.
— Понятное дело, — сказал старик, держа карабин наперевес.
— Как это ты нашел меня?
— Ночью зажженную сигарету издалека видать. Да и потом глаза у меня зоркие, малыш.
Эта последняя фраза вызвала у Марка опасения, что старик мог видеть, как он дергал щеколду на боковой двери. В таком случае он мог приписать ему что угодно, вплоть до воровства.
— Прекрасный вечер, — продолжал сторож. — Зимой обходы делать не так приятно.
— А тебе часто приходится вот так ходить?
— Определенного распорядка у меня нет. Но даже из дома я все слышу. Уж поверь, уши у меня не хуже глаз.
И на этот раз Марку почудился лукавый намек в его словах. Старик шагал, сгорбившись, карабин он теперь держал в руке дулом вниз. Под его внешней беззаботностью крылось сосредоточенное внимание.
— Что мне действительно нужно, так это одна или две собаки. Только вот беда, мадам этого никак не желает.
Так они и шли, не торопясь, бок о бок, пока не очутились возле домика Марка. На фоне перламутрового неба скользили три вытянутых облака, напоминавших галеры. На прощанье Тавера сказал:
— Обе девочки остались с моей женой смотреть телевизор. Фильм показывают. Это может затянуться до полуночи.
Сказано было яснее ясного. Теперь уже Марк нисколько не сомневался, что старик подозревал о его связи с одной из девушек. А в той атмосфере, которой окружила себя мадам, подозрение Таверы могло навлечь настоящую беду, по сравнению с которой вся эта история с обедами на кухне покажется сущим пустяком.
XIII
Небо на западе нависло и стало похоже на тускло поблескивающий залив, где, словно гигантская медуза, плавало солнце. Люсьенн, работавшая в бельевой на швейной машинке, почувствовала
