предметы и внимательно вглядывался в них через увеличительное стекло.
Вдруг он спросил:
— Есть ли у кого-нибудь фотографический аппарат?
— Есть, — ответил один из сыщиков.
— Дайте мне его сюда!
Сыщик подал аппарат, и Фрейберг, вынеся серебряную вазу на свет, сфотографировал ее.
— Что вы делаете? — удивился следователь.
— Видите ли, — пояснил Фрейберг, — на этой вазе ясно отпечатались следы большого и указательного пальцев. Громила ломал ее. Фотография этих отпечатков может в данном случае сослужить мне большую службу, и я очень рад, что мне удалось заснять вазу…
Дальнейший осмотр не дал никаких результатов.
На счастье Фрейберга, оказалось, что хозяин магазина сделал фотоснимки своих лучших ювелирных вещей. Эти фотографии по просьбе сыщика были отданы ему.
Выйдя из магазина, Фрейберг кинулся в первый попавшийся фотографический салон.
— Можете ли вы переснять эти фотографии? — спросил он, показывая карточки фотографу. — Мне они необходимы срочно. Если можно, то к сегодняшнему вечеру.
— Можно-то можно, — ответил фотограф, — но только это будет стоить очень дорого.
— Я плачу любую цену.
— А по сколько снимков сделать с каждой?
— Штук по сто.
— Тогда это лучше сделать литографическим способом, — сказал фотограф.
Фрейберг бросился к литографам.
Быстро сговорившись и попросив сделать как можно более четкие оттиски, он пообещал зайти за заказом под вечер.
В тот же час несколько сыщиков были посланы во все ломбарды, где они должны были следить за лицами, приносящими в залог бриллиантовые изделия.
Зайдя вечером в литографию, Фрейберг забрал оттиски и в ту же ночь отправил их во все ломбарды и ювелирные магазины Петербурга и Москвы.
— Конечно, воры могут вынуть камни, а металл переплавить, — объяснил Фрейберг Пиляеву, — но это сильно обесценит украденные вещи. Если воры очень жадны, они этого не сделают, зато при продаже вещей им легче попасться…
— Если только они не выедут с ворованным за границу, — усмехнулся Пиляев.
— Конечно, — согласился Фрейберг. — Ведь это мера на всякий случай. Признаюсь, я и сам не придаю ей особого значения. На эту примитивную удочку вряд ли попадается умный вор. Для меня гораздо важнее было узнать, что костюм был шерстяной, темно-коричневого цвета и что инструменты приобретены на Кавказе.
— Но почему вы предполагаете, что инструмент куплен именно там, а не здесь? — спросил Пиляев, пожимая плечами. — Ведь фирма могла иметь своих посредников в Москве и Петербурге.
— Совершенно верно, — ответил Фрейберг. — Но, насколько я знаю, ни одна из кавказских фабрик не экспортирует изделия подобного рода во внутренние российские губернии. Кавказскому рынку не хватает даже местных изделий, и этот недостаток восполняется среднероссийскими и уральскими.
III
Весь второй день Фрейберг, Пиляев и начальник сыскной полиции расследовали дело дальше.
К вечеру из Тифлиса была поручена телеграмма от местного сыскного отделения. В ней сообщалось, что, по наведенным справкам, описанные в телеграмме Фрейберга инструменты были действительно куплены в Тифлисе, но хозяин магазина не знает покупателя и впервые видел его. Инструменты куплены все сразу, и только благодаря этому, хозяин помнит об их продаже, в книге проданного товара они записаны вместе, и цена по счету стоит общая. Куплены они четыре с половиной месяца тому назад и, насколько помнит хозяин, покупал их очень приличный человек средних лет, брюнет.
Кроме этих сведений тифлисская сыскная полиция не могла сообщить ничего интересного.
— Маловато, — произнес Фрейберг, прочитав телеграмму.
— Мы видим только одно, — возразил начальник сыскной полиции, — что ваши предположения и выводы правильны с самого начала, а это очень важно. Сейчас мы знаем если и не много, то и не так уж мало. Одним словом, мы знаем, что громила — человек интеллигентный, брюнет, не урод, средних лет, имеет темно-коричневый шерстяной костюм, был четыре с половиной месяца назад на Кавказе и, по всей вероятности, тамошнего происхождения. Он хорошо владеет гримом, умеет подделывать походку, очень хладнокровен и, должно быть, бреет усы и бороду. Возможно, что усы он и не бреет, а лишь подкрашивает их по мере надобности в тот или иной цвет… Как-никак, все эти данные составляют ценный материал для дальнейших розысков, а обещанная награда в двадцать тысяч рублей за обнаружение украденного тоже должна помочь делу.
Проговорив это, начальник сыскного отделения с улыбкой взглянул на Фрейберга.
— Надеюсь со временем угостить вас прекрасным ужином, ответил Фрейберг.
— Ого! — воскликнул начальник. — Вы, кажется, уже заранее присваиваете себе честь поимки громилы?
— Я только надеюсь, — ответил знаменитый сыщик, пожимая плечами.
И, помолчав немного, он добавил:
— А пока я должен удалиться.
— Уж вы постарайтесь! — слезливым тоном обратился к нему стоявший тут же хозяин магазина Федоров. — Сами видите, какое тут дело! Будь пропажа тысяч на сто, я бы вынес кое-как, а то ведь триста тысяч! Ведь я обанкрочусь через два дня! Да что через два. Я и сейчас уже банкрот! Не думал, что на старости лет придется мне в богадельню идти…
Крупные слезы полились из глаз старика.
— Ну, до этого, надеюсь, дело не дойдет! — успокоил его сыщик. — Не теряйте только присутствия духа.
И, пожав старику руку, он в сопровождении Пиляева вышел на улицу.
IV
Когда оба сыщика вошли в квартиру Фрейберга, последний казался очень задумчивым.
— Ты переночуешь у меня? — спросил он товарища.
— Если нужно… — начал Пиляев, но Фрейберг перебил его:
— О, нет, для дела в этом нет никакой необходимости, сегодня я уделю весь вечер отдыху. С завтрашнего дня нам предстоит слишком много хлопот, и поэтому я хочу сегодня повеселиться. Тот, кто похитил на триста тысяч, добровольно не отдаст в наши руки приобретенное богатство, и, значит, борьба за его обладание будет идти не на жизнь, а на смерть…
Он немного помолчал и тихо добавил:
— Кто знает, может быть, один из нас или мы оба… кутнем сегодня в последний раз.
— Итак, вы собрались кутить? — спросил, улыбаясь, Пиляев. Он, хотя и пил уже со своим приятелем на брудершафт, все-таки, несмотря на долгую дружбу, продолжал сбиваться на «вы».
— Да, мы сегодня кутим, — ответил король сыщиков. — Добрая доза шампанского иногда очень хорошо действует на меня. Выпив вина, я становлюсь вдвое подозрительнее и иногда замечаю какую- нибудь существенную деталь, ускользнувшую от меня в трезвом состоянии. Правда, работать я не могу, но голова, именно в силу чрезмерно развивающейся подозрительности, работает замечательно, правильно, и
