Я замолчал, потому что мне внезапно пришлось отогнать непрошеную мысль, которая в последние недели часто меня посещала. Я знал, что никогда не расскажу Грейс ни свою, ни любую другую историю сродни той, что вытянула из меня моя рукопись. Только там была правда. Покажу я когда-нибудь Грейс рукопись?
Я подождал, пока Грейс покончит с едой – она быстро съела первое яйцо, потом второе (ее сосредоточенность на еде никогда еще не была столь долгой), затем заказала еще чашку кофе. Потом закурила сигарету. Мучимый сомнениями я ждал, пока она докурит.
Я сказал:
– Почему ты не повидалась со мной в прошлом году? После ссоры?
– Не могла, и все. У меня хватало дел, и было еще слишком рано. Я хотела тебя видеть, но ты все еще критически относился ко мне. Я была просто раздавлена. Мне требовалось время, чтобы снова прийти в себя.
– Извини, – сказал я. – Не стоило говорить такие вещи.
Грейс снова покачала головой.
– Теперь это все равно.
– Ты пришла сюда за этим?
– А теперь уйду. Я уже говорила тебе, что чувствую себя намного лучше.
– Ты… э… была с другим?
– А что?
– А то, что это важно. Я имею в виду, очень важно, – я чувствовал, что рискую вновь что-то сломать.
– Да. Недолго. В прошлом году.
В прошлом году: это звучало так, словно речь шла о давних событиях, но прошлый год закончился всего три недели назад, а мне казалось, что это было очень давно. Я распознал свое неразумное желание быть собственником.
– Это был просто друг, Питер. Хороший друг. Он позаботился обо мне.
– Уж не он ли та «подруга», у которой ты жила?
Она поколебалась.
– Да, но я уже давно решила уехать. Не будь эгоистом, прошу тебя, не будь! Я едва не наложила на себя руки, попала в больницу, а когда вышла оттуда, тебя не было и подвернулся Стив.
Я хотел расспросить Грейс о нем, но вовремя понял, что просто хочу потребовать у нее ответа, а вовсе не услышать ответ. Глупо и безосновательно, но я злился на этого Стива за то, что он существовал, за то, что он был ее другом. И еще больше – за то, что он разбудил во мне ревность, от которой я хотел избавиться. Разрыв с Грейс зависел от меня, подумал я, поэтому я так ее ревную. И вот я снова здесь. Этот Стив в моем представлении был тем, чем сам я никогда не был и не мог быть.
Грейс посмотрела на меня. Она сказала:
– Глупо, Питер.
– Я знаю, но ничего не могу поделать.
Она отложила сигарету и снова взяла меня за руку.
– Ну послушай, со Стивом покончено, – сказала она. – Как ты думаешь, зачем я приехала сюда? Ты мне нужен, Питер, потому что, несмотря ни на что, ты все такой же. Я хочу попробовать еще раз.
– Я тоже, – сказал я. – Но что, если все снова пойдет наперекосяк?
– Нет. Я постараюсь, чтобы был порядок. Когда мы расстались, мне стало ясно, что мы должны сделать все, чтобы обрести уверенность. Я была тогда неправа. Ты всегда старался все наладить, а я только разрушала. Я знаю, что произошло, чувствую это по себе, я так одержима, так отвратительна! Я начала презирать тебя, потому что ты так старался, потому что не видел, как я отвратительна. Я ненавидела тебя за то, что ты не испытывал ко мне ненависти.
– Я никогда не испытывал к тебе ненависти, – сказал я. – Все просто шло наперекосяк, снова и снова.
– И теперь я знаю почему. Все то, что раньше порождало напряжение, теперь исчезло. У меня теперь есть положение, есть убежище, я снова вошла в круг своих друзей. Тогда я в основном зависела от тебя. Теперь все изменилось.
Изменилось больше, чем она думала: я тоже стал другим. Казалось, что она обладала всем, что некогда было у меня. Все, что у меня было теперь – самопознание, на бумаге.
– Позволь мне подумать, – сказал я. – Я хочу попробовать еще раз, но…
Но я так долго жил в неизвестности, что уже привык к ней; я стыдился нормальности Фелисити и надежности Джеймса. Я приветствовал неизвестность следующего приема пищи, болезненное очарование одиночества, обращенную внутрь себя жизнь. Неизвестность и одиночество гнали меня внутрь, открывали мне меня. Между мной и Грейс снова возникло неравновесие того же вида, но с противоположным раскладом сил. Был ли я лучше подготовлен к этому, чем она?
Я любил Грейс; теперь, когда она сидела возле меня, я почувствовал это. Я любил как никогда никого, тем более себя – это стало мне ясно только из рукописи, из романтического отчуждения, из ошибок памяти. Работа над рукописью улучшила мое «я», но то был искусственный продукт. Я должен был найти новое в себе, но так и не смог найти Грейс. Я вспомнил о трудностях, возникших при попытке описать ее в образе девушки по имени Сери. Я очень многое упустил – и, чтобы заполнить пробелы, сделал ее более удобной для себя. Например слова, какие употребляла Сери, Грейс не употребляла никогда, но никак иначе я не мог ее описать. Грейс в описании многого лишилась, но мне так было значительно легче.
Тем не менее мои попытки достигли цели. Создавая Сери, я от многого отказался, зато открыл другое. Это подтвердила Грейс.
Минуты шли в молчании, и я уставился на круглый столик кафе, внутренне движимый своими словами и переживаниями. Я ощутил то же настоятельное желание, которое подгоняло меня во время первой попытки писать: потребность распутать клубок своих идей и внятно изложить их; объяснить то, что, возможно, лучше было бы оставить без объяснения.
То, что я писал, всегда было моим созданием, та же участь постигла и Грейс, когда я попытался понять ее через Сери. Ее второе «я», моя удобная Сери стала ключом к ее реальности. Мне никогда не дано было понять Грейс, однако теперь появилась Сери, и при помощи этого шаблона мне, пожалуй, удалось кое-что понять в Грейс.
Острова Архипелага Мечты были всегда со мной, и Сери, как призрак, всегда сопровождала мое влечение к Грейс.
Приходилось упрощать, чтобы унять внутреннее волнение; я знал слишком много и понимал слишком мало.
В центре всего находился абсолют. Я обнаружил, что всегда любил Грейс. Я сказал ей:
– Я действительно сожалею, что тогда все пошло наперекосяк. Это не твоя вина.
– Неправда.
– Мне все равно. Виноват был я. Но все это уже в прошлом, – у меня появилась мучительная мысль, что разлуку можно как-то определить с помощью моей рукописи. Может ли это быть так просто? – Что нам теперь делать?
– Что ты хочешь. Поэтому я здесь.
– Я должен уйти от Фелисити, – сказал я. – Я живу у нее только потому, что мне не остается ничего другого.
– Я же сказала тебе, что переезжаю. Если удастся, еще на этой неделе. Хочешь попробовать жить со мной?
Когда я понял, что она сказала, меня пронизала дрожь возбуждения. Я представил себе, что мы снова будем спать друг с другом.
– А ты что думаешь насчет этого? – спросил я.
Грейс коротко усмехнулась. Мы никогда по-настоящему не жили вместе, хотя провели вдвоем множество счастливых дней. Но у нее всегда было собственное жилище, а у меня свое. В прошлом у нас появлялось намерение съехаться, но мы всегда восставали против этого, может быть потому, что знали друг друга с худшей стороны и каждый мог надоесть другому. Позже потребовалось очень немного, чтобы
