мнениях и стала нарастать реакция в отношении Севера.
На Архипелаге возникло нечто вроде паностровного национализма. Одновременно произошло обновление религиозного движения, новая набожность собрала в церквях больше народа, чем за последнюю тысячу лет. Одновременно с ростом национализма мир островов переживал всеобщее возрождение. Дюжины новых университетов уже открылись, еще больше строилось, а еще больше планировали построить. Усилия руководства были направлены на развитие новой индустрии, начало активно развиваться производство до сих пор импортировавшихся товаров. Геологи обнаружили огромные запасы нефти и угля, и, когда Север предложил нейтральным островам оказать техническое содействие и вложить средства в разработку новых источников энергии, его решительно отклонили. Процесс всеобщего самообразования сказывался и на культуре, и на науке, но прежде всего на сельском хозяйстве, продукты которого обеспечивали потребности островов только благодаря экспорту с Севера: правительство потребовало инвестиций и приняло систему кредитования с минимумом бюрократических проволочек. Сери сказала, что ей известны дюжины новых деревень на прежде необитаемых островах и повсюду жизнь развивается по-своему, не так, как на прочих, что означает подлинную хозяйственную и культурную независимость. Кое-кто видит в этом возврат к натуральному хозяйству и принудительному труду, другие – возвращение к субстанциональному хозяйствованию, а также иные возможности экспериментов с образом жизни, программой образования и социальными структурами. Но все, о чем рассказывала Сери, было пронизано духом национального возрождения и всеобщим человеколюбием, а порой – честолюбием, претензиями на власть над Севером, а потом и над остальным миром.
Мы с Сери решили следовать развитию событий и изучить их ход. Согласно нашему плану после лечения на Коллажо мы будем путешествовать по островам, посещать новые сельскохозяйственные общины, университеты и центры вновь развившейся индустрии и проверять, не следует ли где-нибудь приложить свои силы.
Но прежде всего – Коллажо. Остров, где можно было получить вечную жизнь, а можно было и отказаться от нее. Я все еще не решил, что лучше.
Мы плыли по главному пути между островами Марисей и Коллажо, и я узнал, что на борту, кроме меня, есть и другие обладатели главного выигрыша в Лотерею. Сначала я ничего о них не знал, потому что мы с Сери были заняты разглядыванием других островов и своими планами на будущее, но спустя несколько дней стало ясно, кто они.
Их, составивших на борту корабля особую компанию, было пятеро, двое мужчин и три женщины, все уже в летах; самому младшему, по моим оценкам, было под шестьдесят. Они постоянно веселились, ели и пили в свое удовольствие и наполняли салон первого класса неподдельной радостью. Они часто бывали пьяны, но неизменно любезны. После того как я начал наблюдать за ними, поддавшись нездоровому очарованию чужого праздника, я стал ждать, что тот или иной из них нарушит приличия на борту корабля – может быть, ударит стюарда или съест столько, что его вырвет на людях. Но они были признаны всеми за высшие существа, стоявшие над такими простительными грешками, радостные и довольно скромные в своей роли будущих полубогов.
Сери была знакома с ними по бюро, но помалкивала, пока я сам не заговорил об этом. Тогда она подтвердила:
– Я не могу вспомнить всех имен. Седую женщину зовут Трила. Она была довольно симпатичной. Одного из мужчин, насколько я помню, зовут Керрин. Все они из Клиунда.
Клиунд: страна врагов. Во мне все еще оставалось достаточно имперского чувства северянина, чтобы рассматривать их как врагов, но, с другой стороны, я должен был признать, что сторониться их неразумно. И все-таки война продолжалась большую часть моей жизни, и я никогда прежде не покидал Файандленда. В кинотеатрах Джетры часто показывали пропагандистские фильмы о кровожадных врагах-варварах, но я с самого начала не особенно верил им. На самом деле клиундцы были более светлокожими, чем мы, их страна – более индустриально развитой, и в истории они показали себя народом, склонным к захвату земель; по слухам они были бесцеремонны в делах и посредственные спортсмены, а также плохие любовники. Политическая система тоже отличалась от нашей. В то время как мы жили при благословенном феодализме, с сеньоратами и ненавязчивой системой взимания десятин, их государственная система объявила всех равными, по крайней мере перед законом.
Теперь эти люди как будто не признавали меня за своего, что мне казалось только справедливым. Моя молодость и то, что со мной была Сери, маскировало меня. Для них мы, должно быть, были просто праздными, молодыми и беззаботными бездельниками, которые убивают время, плавая с одного острова на другой. Ни один из них, казалось, не узнал Сери без униформы. Они были полностью заняты собой, объединенные предстоящим бессмертием.
На протяжении дня мое представление о них несколько раз менялось. Сначала они мне не понравились: я видел в них врагов отечества. Потом я преодолел это предубеждение, и теперь они не нравились мне из-за своей вульгарности и беспечности, из-за того, как выставляли себя напоказ. Потом я испытал жалость – две из этих женщин были страшно толстыми, и я постарался представить себе, как они всю свою вечную жизнь будут ходить вот так, переваливаясь с боку на бок. Тогда мне стало жаль их всех, и я увидел в них обычных людей, которым слишком поздно пришло нежданное счастье и теперь они радовались как могли. Вскоре после этого я впал в полосу критики и стал рассматривать их не столь покровительственно: ведь самом деле я был ничем не лучше, только здоровее и моложе.
Из-за связи, которая возникла между нами, и из-за того, что я сказал себе, что я такой же, как они, я много раз решал познакомиться с ними и расспросить, что они думают о Лотерее и о главном выигрыше. Может быть, их терзали те же сомнения, что и меня и они охотно избежали бы такой развязки. Но когда я представлял себе, что войду в их круг, в круг этих людей, играющих в карты, добродушно шутящих и пьющих кофе, я отказывался от своих замыслов. Они все время так же интересовались мной, как и я в силу необходимости интересовался ими.
Я пытался понять все это и объяснить себе. Я не был уверен в собственных намерениях и не хотел объяснять их никому, даже себе. Часто я слышал обрывки их разговоров: они беспрестанно и не очень уверенно рассуждали о том, что будут делать дальше. Один из мужчин был убежден, что он после длительного и успешного лечения добьется богатства и уважения. Другие все время повторяли, что позаботятся только о «себе», что лечение бессмертием нужно им только для того, чтобы гарантировать им спокойную, уверенную жизнь.
Если бы кто-то спросил меня, чему я посвящу свою жизнь, мой ответ прозвучал бы столь же неопределенно. Передо мной открывались огромные возможности: хорошая работа, общение, новое университетское образование, участие в движении за мир. Каждое из этих объяснений, намерений было лживым, но это ничего не меняло в том, какую единственную деятельность я мог счесть достойным моральным оправданием принятого решения.
Это была нравственная позиция. Но одновременно я хорошо сознавал, что лучшим применением бессмертия стало бы наслаждение жизнью, свободной от всякого честолюбия, в бесцельных переездах с Сери с острова на остров.
Во время дальнейшего путешествия я пришел в согласие с собственными взглядами, в которых едва ли сам разбирался, и необъяснимая печаль охватила меня, полностью овладела мной и больше не отпускала. Я сосредоточился на Сери, я смотрел на бесконечно меняющиеся виды островов, которые непрерывной чередой проплывали мимо, и их названия звучали в моих ушах – Тумо, Ланна, Винко, Салай, Иа, Лилл-ен-кей, Панерон, Даунно. Некоторые из этих названий я уже слышал, но большинства не слышал никогда. Мы очутились далеко на юге, и в поле нашего зрения ненадолго показался далекий берег дикого южного континента: так на север выдавался полуостров Кватаари, он глубоко входил в мир островов, гористый и скрытый высокими скалистыми утесами; но скоро этот берег снова ушел на юг, и иллюзия безбрежного моря вернулась, единственной переменой стал более умеренный климат этих широт. После пустынного, бесплодного ландшафта части субтропических островов, мимо которых мы проплыли, нам открылись радующие взор виды: зеленые, покрытые лесами острова, прекрасные маленькие городки на берегах гаваней, и повсюду – пасшийся скот, засеянные поля и фруктовые сады. По грузам, которые брал и снова выгружал наш корабль, легко можно было угадать, какие южные края мы проплывали. В экваториальных водах мы брали на борт сперва нефтепродукты, машины и копру, позднее виноград, гранаты и пиво, а теперь это были сыр, яблоки и книги.
