услаждали взор, пышно цвели карникара и дерево тилака, певчие птицы сновали в ветвях. Пленительно разубранные цветами, высились амалаки и великолепные анколы; лозы медвянки-мадхави, густо обвив ветви, свисали к самой земле...
Перед отъездом Кришна долго беседовал с Серебряным наедине, и на следующий день брат, злой и взвинченный, явился к Юдхиштхире с разговором.
Царь Справедливости с грустью отмечал в его запальчивой речи не только слова, но даже интонации аватара: раньше Арджуна попросту не способен был говорить вкрадчиво. Наново пытая счастья там, где не преуспел Баламут, он повторил все его доказательства почти в тех же выражениях, разве что сдобрив их неукротимым пылом своей души.
Стойкий-в-Битве молчал, вполуха внимая этой тираде, и рассеянно смотрел в благоуханный цветочный туман.
Видя его равнодушие, Серебряный выходил из себя. Хотелось взять тюфяка-братца за шиворот и хорошенько потрясти. Только однажды Юдхиштхира открыл рот – чтобы еще раз напомнить о мирном договоре, который Воссоединенный заключил с хастинапурскими владыками. “Черный Баламут обладает божественной мудростью, но я, с моим малым разумением, думаю, что эта мудрость не всегда годится для людей, – сказал он. – Мы не можем начать войну наперекор нашему многомудрому деду”.
Сын Индры скрипнул зубами. О войне речь не шла! Разве не доказывал Баламут, что врага, которого нельзя одолеть в честном бою, следует побеждать иным способом?
Но произнести это вслух перед сыном бога Справедливости Арджуна не мог.
Поэтому он говорил иное, и несказанные слова кипели внутри, возгоняясь в нетерпение и гнев.
Юдхиштхира смотрел в окно.
В конце концов, исчерпав прочие доводы, Серебряный прямо рассказал ему о том, что они с Бхимой намеревались сделать.
— Он убьет вас, – ответил Царь Справедливости после долгого молчания.
— Бхиму? – фыркнул Арджуна. – В бою один на один?
— Хорошо, – устало сказал Юдхиштхира, прошел мимо него к креслу и сел. Из-за плеча старшего брата на Серебряного косо глянули домашние божества; Стойкий-в-Битве взял маленькую курильницу из слоновой кости, повертел в пальцах, поставил на резную столешницу. – Судьбу Воссоединенного решили светлые суры на небесах. Но Рождение Господина!
— Что?
— Я бы понял еще, желай Кришна просто разделаться со своим недругом нашими руками, – вполголоса сказал Дхармараджа. – Но зачем он толкает нас к гибели, предлагая тяжко оскорбить наших родичей... которым мы многим обязаны...
— О да! – вызверился Арджуна. – Которые оскорбили нас, лишили законного права наследования, заставили скитаться по лесам и пытались погубить!
Юдхиштхира покачал головой.
— Неужели ты не понимаешь?
— Что?
— Что говоришь со слов Кришны...
— Он желает нашего блага!
— Подобно тому, как ты желаешь блага одному сыну суты...
Глаза Арджуны засветились мерзлым серебром – зарницы молний в серо-лазурной рассветной глубине... даже воздух вокруг него словно бы посветлел. Лицо полубога окаменело. С таким лицом Индра выходил на бой с чудовищем Вритрой, червем-брахманом, – когда убийство было не забавой, а тяжким грехом, которого не избежать. Он шагнул к Стойкому-в-Битве, нависнув над ним ледяной скалой, и старший брат поднял расширенные глаза...
Далеко в бездне повел косматой бровью бог смерти.
Юдхиштхира сморгнул.
Следующее мгновение выпало из его памяти – Серебряный гневно сказал что-то, он возразил... Ваю- Ветер шевельнул льняные пряди, выбившиеся из прически младшего, принес аромат молодых листьев и свежих бутонов, на которых таяли росные жемчужины, поддразнил угасшую курильницу, и в воздухе повеяло тончайшим дыханием алоэ... Закрыв глаза, Стойкий-в-Битве откинулся на спинку кресла, чувствуя, что слишком устал думать и сопротивляться.
Арджуна яростно метался от стены к стене.
— Или ты готов ковром лечь под ноги этих выродков, которых и мать не рожала? – выдохнул он.
— Наставника Дрону тоже не рожала мать... – попробовал возразить старший.
— Или Слепни, которые водят дружбу с сутами и пьют с поварами, более достойны трона, чем дети богов?
— Не богам принадлежит трон Хастинапура, брат мой...
— Может быть, малодушие мешает тебе потребовать то, что твое по праву? Разве не ты старший из царевичей?
Юдхиштхира открыл глаза. Лицо его было недвижно, а сосредоточенный взгляд, казалось, видел недоступное прочим.
— Скажи мне, Арджуна, ты правда хочешь этого?
— Мы все этого хотим, – твердо ответил Серебряный.
— Ом мани...
Царь Справедливости встал и неуверенно, как человек, поднявшийся после долгой болезни, направился к дверям.
Дхарма запрещала останавливать старшего, поэтому Серебряный рывком заступил ему путь и резковато спросил:
— Каково твое решение?
Юдхиштхира остановился; лицо его отемнилось болезненным выражением.
— Я желаю только вашего счастья.
— Почтение Царю Справедливости, великодостойному, изобильному добродетелями, возвышенному духом, наделенному высокой мудростью!
Выпалив все это, Волчебрюх грузно осел на скамью и, отдуваясь, потянулся за кувшином.
— И тебе так же, мой благородный брат... – задумчиво ответил Дхармараджа. – Поведай же мне о том, что произошло во время твоего путешествия в прекрасный город Раджагриху, обитель великих духом брахманов, всецело преданных своим занятиям, и отважных кшатриев, защитников слабых...
— Чего? – растерялся Страшный.
— Рассказывай, говорю, – грустно сказал Юдхиштхира.
— А где Арджуна? – нахмурившись, спросил Страшный. Бхима сам знал, что не отличается способностями к связному повествованию, он приветствие-то учил заранее, и потому изумился, – спрашивать следовало Серебряного, чей язык был подвешен весьма искусно.
— В Двараку уехал...
— Опять?!
— Опять, – подтвердил Юдхиштхира, неторопливо разрезая сахарный тростник. – Как всегда.
— Ты бы сказал ему, что ль, – глянув исподлобья, буркнул Страшный. – Ох, не будет добра... нутром чую, старшенький, плохим это все кончится.
— Почему ты так решил? – несколько удивился тот.
— Говорю ж – нутром чую! – отчего-то обиделся Бхима. – Не знаю!
Предчувствие посетило Страшного незадолго до путешествия. Направившись за какой-то надобностью к младшему брату, он только приоткрыл дверь, как мелькнувшая перед глазами картина повергла его в столбняк. К счастью или нет, но двери были вдумчиво смазаны и открывались совершенно бесшумно, так что они ничего не услышали...
Кришна кормил Арджуну с рук ломтиками томленых в меду персиков. Персики истекали сладостью, и великий лучник нежно облизывал розовые ладони любимого бога, целуя заодно впадинки локтей и трепетный живот над золотым шелком дхоти. Вид у флейтиста был совершенно растаявший и сладкий до
