Юдхиштхира чувствовал, что у него холодеют руки: судьба совершалась.
И когда в толпе царей раздался наглый свист, Стойкий-в-Битве почувствовал странное облегчение.
Красивый и хищный, он чем-то напоминает Арджуну. Странно легли кости: полунищий лесной князек так же несдержан и вспыльчив, как сын Громовержца. Он даже чертами лица походит на светлокудрого полубога, несмотря на то, что они, эти черты, выдают примесь дравидской крови в жилах раджи. Сходство – разве в миндалевидных глазах и четких скулах, да еще в мелких ранних морщинках у глаз. Прищур лучника...
Он встает и молча толкает узорные створки дверей.
— Постой, благородный Шишупал! – взывает Царь Справедливости, проглотив простецкое “а ты куда?”
Чедиец резко, по-звериному, оборачивается. Темно-вишневые глаза горят яростью.
— Отчего ты выказываешь неуважение нам и пренебрегаешь обязанностями достойного кшатрия?
Раджа сплевывает.
— Или здесь балаган, и мы в нем шуты-вибхишаки? – цедит он. – Кто здесь выказывает неуважение? Поговаривают, о могучерукий воин, что твой отец – сам Дхарма. Так оно или нет, но ты пренебрегаешь Законом почище иного млеччхе].
— Поосторожнее... – шипит Серебряный достаточно громко, чтобы быть услышанным, и Юдхиштхира предостерегающе вскидывает руку. Он ясно видит – а по чести, он видел и много раньше, – может совершиться кровопролитие. Это совершенно недопустимо.
Однако гораздо хуже гнева Серебряного то, что многие из присутствующих согласно кивают, и не думая возмутиться хуле в собрании.
Шишупал выпрямляется, чувствуя поддержку зрителей.
— В чем ты обвиняешь нас, исполненный доблести? – почти равнодушно спрашивает Юдхиштхира, предвидя каждое слово из грядущей обличительной речи.
Обвиняет чедиец долго и с жаром, однако Царь Справедливости почти не слушает его, пренебрегая тайными и явными оскорблениями. Только под конец Стойкий-в-Битве вскидывается, услышав:
— ...и все это по совету паскудного мальчишки, возомнившего себя богом!
Царь Справедливости в изумлении кусает губу. Откуда Шишупалу знать, по чьему совету?..
Пальцем в небо?
Кришна молчит.
Речи речами, а в лице аватара оскорбляется бог, которому, вроде как, угодна жертва сия...
Арджуна смотрит на Шишупала. Страстный охотник приметил завидную добычу, стрелок на ристалищах впился глазами в мишень, великоколесничный боец нашел достойного врага...
Умолкать чедиец не собирается.
— ...недостойного пастуха, чьи пресловутые подвиги ничего не стоят, юнца, безумного и любимого безумцами, повелителя мороков и наваждений, чья сущность – тьма, чье сердце чернее его зрачков...
Юдхиштхира мучительно раздумывает, не отдать ли приказ страже, чтоб потерявшего рассудок раджу вывели освежиться. Законы гостеприимства, правила совершения обряда, многочисленные свидетели... Склонность к долгим раздумьям и желание взвешивать свои поступки иногда оказываются помехой.
Воля пятерки – Арджуна, и в глазах Арджуны раскаленным серебром кипит ярость.
Кришна молчит.
Наконец Шишупалу надоедает выражаться благородным языком, и он орет на наречии Пайшачи, традиционно употребляемом для ругательств и оскорблений:
— Бхут вас побери, мужики, пускай пастушонок отправляется доить своих коров! И проверьте там, чего на вас висеть должно, – он же сызмальства тащит все что блестит! Ворона!
Лик Серебряного каменеет.
Юдхиштхира сознавал – вряд ли можно проводить время бессмысленней, чем в думах о том, что лучше бы все вышло иначе, что надо было набраться смелости и отказаться от советов Баламута, надо было любой ценой совладать с Арджуной... Хотел он того или нет, это случилось, и теперь ему оставалось только идти до конца по пути, на который он ступил не по своей воле. Обряды Раджасуйи длились от двух до пятнадцати лет. Произойти могло всякое.
Пальцы Кришны смыкаются на черном бамбуке флейты, но он отдергивает руку – словно обжегся или услышал чей-то властный окрик. У него затравленный вид.
Серебряный встречается с ним глазами.
Рука аватара быстрым движением ложится на его правое запястье, умоляя оставаться бесстрастным, но Арджуна от рождения левша...
Чедиец хрипит и тяжело опирается о стену. Бумеранг-ришти торчит у него из горла, темная кровь толчками выбрасывается из смертельной раны. Губы умирающего шевелятся, оставляя живым пару не услышанных слов, и раджа кулем оседает на пол.
Потрясенного лица Юдхиштхиры Арджуна не видит. Над его ухом прерывисто вздыхает Баламут, и мягкая ладонь оглаживает предплечье героя, укоряя, благодаря, успокаивая.
— Лаяться в собрании, конечно, дурно, – сказал царь. – Но убивать в собрании противно Дхарме. Ничего хорошего не выйдет из дела, которое так начали.
И с тем раджа удалился.
Этот царь решительно ничего не боялся и прямо говорил все, что думал: в детстве его невзначай ударили по голове палицей, поэтому венценосец был слегка не в себе. Из прочих же многие остались – решили поглазеть, предвидя мрачное окончание потехи, или впрямь верили, что Бхишма в Хастинапуре расцветет от счастья, прослышав о возвышении любимого внука.
Братья-Кауравы остались просто так.
Оторопь взяла.
На устроенном немедля пиру Боец с Бешеным от растерянности случайно надрались в доску. Доска была ядреная, гималайского кедра, – так что, отправившись по неотложной надобности погулять, братья свалились в декоративный бассейн к золотым рыбам.
Кришна очень веселился, а Страшный решил, что это просто праздник какой-то.
— Надо будет что-нибудь придумать... – довольно мурлыкал флейтист, ластясь к Серебряному.
— Несуразное?
— Именно. Уже придумал. Были у Вишну, то есть у меня, два стражника, Джая и Виджая. Однажды они согрешили...
— Друг с другом?
— Оставь свои шуточки при себе! – фыркнул Баламут. – Согрешили, говорю, и были низвергнуты мной на землю в качестве моих же врагов. Дабы неустанно мне вредить для вящей моей славы. Жили они асурами, жили ракшасами, а потом родились людьми, Кансой и Шишупалом.
— Как интересно, – задумчиво сказал Арджуна.
— Даже тебе интересно! – с удовольствием отметил Кришна. – А народу-то как интересно будет... Родился Шишупал с четырьмя руками и рогом посреди лба и кричал при этом ослом. Бедная мать совсем извелась, пока один мудрец не сказал ей, что сын обретет подобающий вид, когда сядет на колени к Опекуну Мира...
— Так он же старше тебя.
— Да кто об этом вспомнит, – отмахнулся Кришна.
Аватар был более чем доволен, и Серебряный блаженствовал.
Дворцовые евнухи знали свое дело – покои изобиловали цветами, фруктами и сосудами с медвяным напитком; не было недостатка также в благовониях и душистых маслах. Золотые кувшины тончайшей работы, украшенные изображениями небесных игр, поблескивали на столиках из лунного камня, розовая вода плескалась в самоцветных каменных чашах. Коралловые деревца с цветами из ажурного хрусталя сплетали ветви над сандаловым ложем, широким и низким. Вместо гобеленов стены украшали цветочные
