всем… да, обо всем, кроме истории. Она всегда попадает в немилость у абсолютного духа…» И Сент-Бев цитирует длинный отрывок из Сийеса; в нем есть фраза: «…здравая политика заключается не в знании того, что есть, а того, что должно быть». Сийес подразумевает здесь: того, что должно было бы быть. Мне думается, что часто историк или просто ум, настроенный лишь на созерцание прошлого, с вечной заботой отыскать в минувшем некую аналогию с современностью, отказываются понять, что же в ней есть неповторимого, доселе еще не испытанного. Вечно-юная Клио улыбается, когда слышит, что история есть «непрерывное возобновление» и что «нет ничего нового под солнцем»; она держит для этих мыслителей не один камень за пазухой; но они не любят неожиданностей. Они слишком охотно верят, что не может существовать то, чего до них не было.
«Непредусмотрительный, — говорит Валери, — меньше бывает подавлен и разбит катастрофой, чем тот, кто ее предвидел».
Не знаю, какое впечатление я произвожу на других; но на себя — довольно глупое. Когда я говорю с Х. или Y., единственная моя забота — делать вид, что я слежу за беседой (имею в виду беседу по- французски). Я помню разговоры, что еще ребенком тщился понять — разговоры «взрослых». Ничто не изменилось, но я не могу уже больше оправдываться молодостью. А если приходится и мне вмешиваться в разговор, я постоянно «пускаю петуха». «Ну, хоть из жалости не слушайте меня! Мне нечего вам сказать. И не считайте своим долгом притворяться из вежливости, что для вас так важны мои речи. Все, что я вам говорю и буду говорить, — чепуха. Так продолжайте беседовать между собой, как будто меня с вами нет. О, как бы я этого хотел! Для чего вы меня пригласили?»
Конечно, я не думаю, что башня, где я укрылся, сделана из слоновой кости. Выйди я из нее — и я ничего не стою. Стеклянная башня, обсерватория, где я принимаю все лучи, все волны; хрупкая башня, мне худо под ее покровом; да мне и не от чего укрываться; я уязвим со всех сторон; доверчив несмотря ни на что; взгляд мой обращен на восток. Мое безнадежное ожидание окрашивается в цвета надежды.
Крест Христов — одно из их оружий. Оружие нападения или только обороны?
Это превращение Христа в солдата — самый позорный из всех обманов. «Не мир, но меч», — говорил сам Христос. Это все, что они оставили от евангелия. Они так тесно переплели идею религии с идеей отечества, что вооружение и мобилизация происходят не иначе, как во имя господне. Всякое укрепление мира возможно осуществить, лишь отбросив сразу и религию и отечество, как это сделал СССР.
Все же СССР не стремится уничтожить входящие в него различные государства; наоборот, он их поддерживает, покровительствует им; и поступает очень мудро; но, с одной стороны, сливая воедино их интересы, переделывая их, как переделывают церковь под клуб, с другой — он уничтожает то, что может столкнуть их друг с другом. Только атеизм может водворить теперь мир на земле.
Но как раз именно это стремление Советов к атеизму и вооружает против них некоторые истинно верующие умы. Они полагают, что мир без бога неминуемо разрушится и приведет к гибели человечество без религии, без набожности, без молитвы… Да поймите же вы, благочестивцы, что смести можно только лжебогов! Потребность в преклонении живет в сердце человеческом.
Но наша религия, единственная религия, зиждется на откровении, — говорят они, эти благочестивые умы. Человек может познать истину лишь через откровение, хранителями которого они считают только себя. Всякое блаженство, всякая гармония, достигнутые без помощи бога, кажутся им преступными; они не считают их реальными; они отрицают их, вся их набожность восстает против них. Они предпочитают видеть человечество несчастным, чем счастливым, но без бога — без их бога.
«Уж десять лет как в Германии вошло в моду обращение в коммунизм», — говорит мне С.
У нас — обращение в католицизм. Это называется коротко: «обращение»; как будто существует только одно обращение. Умом и сердцем я всегда был коммунистом, даже оставаясь христианином; вот почему мне было так трудно отделить одно от другого, а тем более противопоставить. Один я бы никогда до этого не дошел. Нужны были люди и события, чтобы научить меня этому. Здесь дело не в «обращении»; я никогда не изменял направления; я всегда шел напрямик и продолжаю итти; громадная разница заключается в том, что долгое время я ничего не видел, и все мои стремления исчезали в пространстве. Теперь я двигаюсь вперед, ориентируясь на что-то; я знаю, что оформляются мои смутные желания и сон мой становится действительностью.
Впрочем, я совершенно неспособен к политике. Так не требуйте же от меня партийности.
Исполнение может быть несовершенным. Меня интересует только пьеса. А игра?.. О, это дело другое, пусть о ней судят люди более компетентные.
Примечания
1
Две фразы из письма к Реомюру принадлежат Аврааму Трэмбли, а не внуку его, Морису Трэмбли, чей доклад, прочитанный в 1902 году перед Швейцарским обществом любителей естествознания, знакомит нас с перепиской двух ученых по поводу открытия пресноводных полипов. (Прим. автора.)
2
«Крепкий ветер». (Прим. перев.)
3
Томизм (по имени Фомы Аквинского) — богословско-философское учение. (Прим. перев.)
4
Маритэн — католический «философ». (Прим. перев.)
5
«Глазами Запада» Джозефа Конрада. (Прим. перев.)
6
